К. Х. Кушнарёва, М. Б. Рысин - К ПРОБЛЕМЕ НЕОЛИТИЗАЦИИ КАВКАЗА И ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ

topmenu

There are no translations available.

<უკან დაბრუნება

К. Х. Кушнарёва, М. Б. Рысин (Санкт-Петербург)

К ПРОБЛЕМЕ НЕОЛИТИЗАЦИИ КАВКАЗА И ПЕРЕДНЕЙ АЗИИ

Проблемы хронологии и этнокультурных взаимодействий в неолите Евразии (хронология неолита, особенности культур и неолитизация регионов, взаимодействия неолитических культур в Восточной и Средней Европе). - СПб: ИИМК РАН, 2004.

http://www.archeo.ru/izdaniya-1/vagnejshije-izdanija/pdf/Problemy_chronologii_2004.pdf

С победой аграрной или «неолитической революции» - этого важнейшего рубежа в развитии истории человечества, характеризующегося коренной перестройкой всей хозяйственной деятельности древних обществ, в разное время, в разных регионах земного шара развивались новые культуры. Их многообразие находилось в неразрывном единстве с конкретными формами производства, существовавшими в этих обществах. В свою очередь характер и уровень производственной деятельности древних обществ предопределяли формы и специфику развития их структур. Эта триада - культура, экономика, общественный строй - является основополагающей при изучении различных этапов развития любого общества. Кавказ и Передняя Азия с их древнейшим историческим прошлым не составляют в этом отношении исключения (Кушнарёва, 1993. С.18) или являются яркими примерами сказанного. Переход к производящему хозяйству в любом древнем обществе является длительным периодом и обусловлен двумя главными причинами: во-первых, благоприятными эколого-климатическими условиями, во-вторых, необходимыми предпосылками общеисторического порядка, базирующимися на археологическом материале. К ним относится высокий уровень техники, высокоразвитая экономика присваивающего типа, зачатки положительных знаний, значительная плотность населения, затруднявшая расширение освоенной территории, на которой природные ресурсы эксплуатировались прежними методами (Массон, 1971. С.133). Проблема неолитизации Кавказа ещё очень молодая, а посему проследить ход её развития пока удаётся восстановить с трудом. Кроме того, в силу названной причины исследователи сталкиваются с отсутствием чётких признаков раннего и позднего неолита, а также не всегда можно отчленить неолит от энеолита. И всё же в последние десятилетия появились новые памятники и «пунктиром» наметились вехи постепенного развития этих древнейших и важнейших этапов истории Кавказа.

В отличие от большинства наших предшественников - кавказоведов, работавших в республиках (ныне государствах), которые иногда целые эпохи рассматривают в рамках современных административных границ, авторы настоящей статьи Кавказ воспринимают не как средоточие разрозненных памятников и отдельных культур, а как множественное целое, единый и неделимый регион, один из очагов зарождения и дальнейшего развития производящего хозяйства, прошедший сложный и своеобразный путь в тесном взаимодействии с окружающим его миром (Кушнарёва, 1993. С. 7; 1997). Закавказье, простирающееся к югу от Большого Кавказского хребта, представляет собой территорию, большая часть (72 %) которой покрыта горными системами. Географическое и орографическое строение этой части Кавказа (так же как территория горного Дагестана) имеет наибольшую близость с областями Передней Азии -Армянским, Анатолийским и Иранским

нагорьями, составляющими с ним в природном отношении единое целое. Горные поднятия

Кавказа играли определяющую роль в формообразовании его климатических и ландшафтных

районов. Для Южного Кавказа характерна высотная зональность и пестрота ландшафтов. В

формировании последних, помимо гор, огромную роль играли низменные и равнинные про-

странства, издревле выполнявшие ведущую роль в хозяйственной жизни края. В свою очередь

межгорные и предгорные впадины были тесно связаны с горной и высокогорной зонами, где

находились истоки больших и малых рек Кавказа.

Южный Кавказ относится к субтропической зоне; при этом внутренняя часть Закавказ-

ского и всего Армянского нагорий, а также Куринская впадина характеризуются сухим конти-

нентальным климатом. В западном же Закавказье с его Колхидской низменностью, где осадки

выпадают с избытком, господствует субтропический средиземноморский климат. Отсюда и

различный характер развивающихся неолитических культур. Особая роль в формировании

климатических зон принадлежит горному барьеру Большого Кавказа, который предохраняет

южные районы от резких влияний соседних природных массивов. Иными словами, на Южном

Кавказе чётко просматривается прямая зависимость гидрографии, растительности и почв от

климата и рельефа местности. В целом тесная взаимосвязь ландшафтных зон Южного Кавказа,

несмотря на их мозаичность, предопределяет восприятие его как целостного природного явления.

Южный Кавказ с его исключительно богатой флорой является самостоятельным очагом

эволюции растений; здесь родина ряда диких сортов пшеницы, ячменя, ржи, бобовых, льна,

винограда и многих плодовых, что вместе с другими факторами послужило импульсом к заро-

ждению и развитию здесь древнейшего земледелия. Наконец, в этой части Кавказа концентри-

руются важнейшие сырьевые ресурсы (обсидиан, кремень, медь, сурьма и др.), тысячелетиями

определяющие характер производственной деятельности древнего человека.

Природное единство Кавказа и особенно Закавказья с Армянским, Анатолийским и

Иранскими нагорьями отчётливо отразилось в «географии культурной флоры» (Вавилов, 1960а;

1965б; Жуковский, 1964; Синская, 1966). Богатейшая по составу видов флора является феноме-

ном Кавказа. Кавказ — один из центров формообразования главнейших растительных культур

в пределах Переднеазиатского очага происхождения культурных растений (Вавилов, 1965б).

На Кавказе произрастает более 6 тыс. видов растений (Гроссгейм, 1948). Закавказье является

уникальным районом сортового разнообразия и центром доместикации и формообразования

многих культурных растений (Вавилов, 1960а; 1960б; Жуковский, 1971. С. 31).

Именно, учитывая это разнообразие, к интерпретации базового материала авторы подхо-

дят комплексно, широко используя новейшие методы исследования археологических источни-

ков и данные смежных естественных и гуманитарных наук — палеогеографии, палеоботаники,

палинологии, антропологии, метода экспериментального моделирования, физических методов

датирования. Комплексный подход к основополагающему материалу сделал последний макси-

мально информативным.

Обобщая предпринятые ранее исследования в области мезолита Кавказа (Кушнарёва, 1984;

1993. С. 8), мы их сводим к следующим достижениям: за последние 20—5 лет открыта серия ме-

золитических стоянок в разных областях Южного Кавказа; в результате анализа добытых мате-

риалов проявляются особенности отдельных стоянок, намечаются группы близких по облику

комплексов и культурные ареалы в пределах кавказского региона; выявлена тенденция к нараста-

нию к концу мезолита количества прогрессивных форм орудий; поставлен вопрос взаимоотноше-

ний кавказского мезолита с синхронными комплексами Юга и Севера, а также с предшествую-

щими и последующими культурами; данные многослойных непотревоженных стоянок Дарквети

и Чох указывают на преемственную связь мест обитания и ведущих типов индустрий от мезолита

к неолиту; установлено, что инструментарий мезолитических стоянок Кавказа типологически

близок набору орудий из мезолитических памятников Переднего Востока (Garrod, 1953; Mellaart,

1965. P. 16; Формозов, 1963. С. 51; Бадер, 1964. С. 6; 1966. С. 142; Любин, 1975. С. 35). Наконец,

получена возможность приблизительной реконструкции разнообразной (в различных экологиче-

ских нишах) хозяйственной деятельности общин, обитавших здесь в IX—VII тыс. до н. э., т. е. в

период, в недрах которого подготавливался переход к производящему хозяйству.

Итак, переходу к земледелию предшествовал длительный период накопления опыта, свя-

занный со специализированным собирательством ещё на последней стадии мезолита. Такое

архаичное хозяйство фиксируется находками на ближневосточных поселениях X—VIII тыс. до

н. э. (Лисицына, 1970; 1984а; Лисицына, Прищепенко, 1977. С. 23) и спецификой хозяйства не-

которых современных отсталых народов (Семёнов, 1974; Решетов, 1980 и др.). Люди накапли-

вали эмпирические знания по уходу за растениями, способами их уборки и дальнейшей обра-

ботки. Подобная практика знаменовала собой первый этап сознательного земледелия. Техниче-

ские возможности сезонных сборов диких злаков с помощью архаичных вкладышевых серпов

с микропластинками, использовавшимися древними жнецами, были смоделированы опытами

Дж. Харлана, проведёнными на склоне горы Караджадаг, в Юго-Восточной Турции. Собран-

ный таким способом за один час урожай равнялся 2,5 кг и содержал 46 % чистого зерна. Дж.

Харлан при этом утверждает, что древний человек, собиравший здесь пшеницу 12 тыс. лет на-

зад, должен был быть значительно опытнее современного сборщика урожая. Работы на таких

естественных полях могли производиться в течение трёх недель, в зависимости от вызревания

колосьев в разных вертикальных зонах (такая же картина должна была быть в вертикальных

зонах Кавказа! — К. К.). За это время одна семья имела возможность собрать больше зерна,

чем его было необходимо для одного года жизни охотникам-собирателям (Harlan, 1967. P. 197).

Возвращаясь к позднему мезолиту Кавказа, следует подчеркнуть, что основной произ-

водственной моделью населения являлось комплексное хозяйство присваивающего типа, в не-

драх которого зарождались зачатки производящей экономики (Небиеридзе, 1986. С. 178).

В виду некоторого давления демографического фактора шло постепенное расселение по

региону, где мезолитические и ранненеолитические сообщества занимали удобные для обита-

ния ниши. Однако, как мы увидим ниже, основное население спускалось с горных районов, где

впервые произошел переход к производящей экономике.

В историческом процессе демографический фактор также играл большое значение. Юж-

ное население постепенно увеличиваясь начало расселяться в более северные районы, где за-

полнялись свободные к тому времени ниши (Дьяконов, 1983).

Проблема «неолитической революции», поставленная в своё время Г. Чайлдом (Child,

1952; 1957) на материалах осёдлоземледельческих поселений Ближнего Востока и Египта, яв-

ляется кардинальной в исследованиях древнейшего прошлого человечества. С тех пор 75 лет,

ведутся разработки различных аспектов этой проблемы (Амирханов, 1987; Бадер, 1989; Баши-

лов, 1984; Гуляев, 1984; Коробкова, 1987; Кушнарёва, 1993; 1997; Лисицына, 1970; 1978; 1984а;

Массон, 1971; 1982а; Небеиридзе, 1986; Титов, 1962; 1984; Шнирельман, 1978; 1980; 1989;

Мунчаев, Мерперт, 1981; Braidwood, 1952; Braidwood et al., 1957; 1960; Flannery, 1965; 1969;

1972; Harlan, 1967; Kenyon, 1960; Lisitsina, 1984; и др.). Проблема чрезвычайно многоплановая,

в её исследование включился широкий круг специалистов гуманитарных и естественных наук.

Прошедший период дискуссий, интенсивных полевых и интерпретационных работ ознамено-

вался значительным накоплением базового материала, пополнением чисто археологических

источников палеоботаническими и палеозоологическими данными, корректировкой и расши-

рением территориальных и хронологических рамок самого процесса «неолитической револю-

ции», вычленением её этапов и формопроявлений, созданием различных теорий её происхож-

дения и, наконец, осмыслением огромной значимости сущности проблемы, с возникновением и

углублёнными разработками которой внесён крупнейший вклад в историческую науку.

Ещё сравнительно недавно проблема зарождения производящего хозяйства, решавшаяся

на базе изучения мирового ботанического потенциала, в отношении Кавказа ждала своего про-

яснения, ибо все экологические и климатические особенности также учитывались. Нужны бы-

ли новые археологические открытия. Речь идёт о теории двух петербургских учёных с миро-

выми именами — Н. И. Вавилове (1957. С. 26; 1960б; 1965а) и П. М. Жуковском (1964), кото-

рые во-первых, придерживались идеи полицентрического характера процесса зарождения про-

изводящего хозяйства, во-вторых, обосновали тезис о том, что этот процесс зарождался в гор-

ных субтропиках. Как известно, кавказские горы археологами изучены слабо.

Археологическое изучение горных районов Кавказа при решении проблемы путей станов-

ления производящего хозяйства является задачей первостепенной важности; земледелие зарож-

далось в горных районах. Одновременно Кавказ Н. И. Вавилов рассматривал как огромную эко-

логическую лабораторию, где в течение тысячелетий формировались основные экотипы (1957.

С. 126; 1960б). В этом процессе особо подчёркивается роль Закавказья, являющегося «очагом

эволюции культурных растений крупного самостоятельного значения» (Жуковский, 1964. С. 31).

Новейшие открытия древнейших земледельческих стоянок в горном Дагестане (Чох,

Гинчи), экологически близком Закавказью, блестяще подтвердили неоспоримость положений,

высказанных ботаниками. Возможность реконструкции образа жизни горцев-земледельцев се-

годня базируется исключительно на памятниках этого локального района Кавказа. Но, в отли-

чие от остальных стоянок, Чох имеет непотревоженный слой, начиная с верхнего палеолита.

Возобновление раскопок Чоха Х. А. Амирхановым скорректировало стратиграфию па-

мятника, что поставило это поселение в ряду ранненеолитических стоянок (Амирханов, 1982а;

1982б; 1983; 1985; 1987). Комплексным методом неолитический слой, лежащий непосредст-

венно на непотревоженном слое мезолита, был датирован до первой половины VI тыс. до н. э.

В Дагестане уже выявлено около 20 ранних стоянок, однако Чох остаётся ключевым памятни-

ком (рис. 1). Создание подобных стоянок находилось в прямой связи с процессом оседания на

землю охотников и собирателей.

Основатели чохской стоянки учитывали наличие оптимальных условий для проживания

— защищённость от ветров, наличие солнца, воды, охотничьих угодий и пр. В конце неолита

был использован длительный опыт по уходу за растениями и, возможно, засеивалась первыми

посадками соседняя терраса. Здесь были открыты два каменных стационарных жилища. Пло-

щадь одного из них — 60 м

. В центре каждого дома находился стационарный очаг. Оба жи-

лища с межжилищным пространством занимали площадь около 800 м

. Таким образом, в Чохе

впервые открыт неизвестный для этого времени тип маленького горского поселения, который

остался традиционным для горной зоны Кавказа (в частности Дагестана) и впоследствии.

Наряду с традиционными, мезолитическими, типами орудий появляются прогрессивные

новые типы (трасологические определения Г. Ф. Коробковой). Культурный слой свидетельст-

вовал об интенсивной жизни населения стоянки: помимо архитектурных остатков, слой был

насыщен находками из камня, кости, примитивной керамикой, изготовленной ленточным спо-

собом, жатвенными ножами, зернотёрками, пестами и пр. и, главное, флористическими и фау-

нистическими остатками. В Чохе обнаружены самые ранние для Кавказа остатки зёрен хлеб-

ных злаков: пшеницы — однозернянка, двузернянка и мягкая карликовая, три вида ячменя,

овёс, просо, а также бобовые и виноград (?). На базе пшеницы и ячменя практиковались сме-

шанные посевы (Lisitsina, 1984). Среди костей диких животных, документирующих охотничий

промысел, обнаружены также кости домашней коровы, овцы и козы (?).

Всё сказанное позволяет рассматривать чохское поселение как ключевое при разработке

вопросов как культурологического, так и социально-экономического порядка. В последнем ас-

пекте эпохальное значение памятника заключается в том, что здесь впервые для Кавказа зафик-

сирован момент завершения перехода к производящему хозяйству. Таким образом, Кавказ пред-

стаёт как самостоятельный очаг зарождения и дальнейшего развития земледелия и скотоводства.

Ещё несколько ранних стоянок известны в Дагестане (Тарнаирская и Буйнакская), в Грузии

(Лебикв, Джиджоета, Зурахо) (Григолия и др., 1971. С. 59; Чартолани, 1989. С. 34) и Армении

(Артик, Зуга, Бараджа) (Сардарян, 1967. С. 277). Однако их неолитическая принадлежность бази-

руется лишь на орудиях труда; ни жилищ, ни палеоботанических, ни палеозоологических остат-

ков здесь не обнаружено. Поэтому в столь короткой статье мы их не вводим в наш текст.

Группа стоянок в Западном Закавказье отражает более поздний этап неолитического пе-

риода, нежели Чохское поселение. Их обоснование связано с процессом дальнейшего расселения

местного населения. Первоначальный приток мезолитических общин в эту область был обуслов-

лен наличием тёплого средиземноморского климата, обилием животных и рыбы, запасами произ-

водственного сырья. Эти же причины притягивали и неолитические общины, которые заняли об-

ширные речные долины, низкие равнины, а также прилегающие к морскому берегу районы.

Рис. 1. Чохское поселение, неолитический слой (по. Х. А. Амирханову).

Неолит Причерноморья, открытие которого началось с таких хрестоматийных памятни-

ков как Одиши (Каландадзе, 1969. С. 53) и Кистрик (Лукин, 1950; Соловьёв, 1967) в Абхазии и

Шиловки близ Адлера (Формозов, 1963. С. 97), в последние десятилетия получил известность

по серии новых стоянок. Это Анасеули I—II, Чхортоли, Мамати, Нагомари, Ахалшени, Ана-

сеули в Гурии; Урта, Палоури, Агубедия, Хорши в Мегрелии; Тетрамица, Сагварджиле в Име-

ретии; Сакво в Раче; Апианча, Мелоури около Цхалтубо (Каландадзе, 1969; Григолия, Мирц-

хулава, 1976; Бердзенишвили, Небиеридзе, 1979; Каландадзе и др., 1982; Пхакадзе, 1988 и др.).

В Юго-Восточном Причерноморье стали известны ещё несколько стоянок — Хуцубани, Кви-

рико, Чолоки, Бешуме. По площади, облику, мощности культурного слоя и составу находок

стоянки далеко не однозначны. Анасеули, Одиши, Кистрик, Гали например простираются на

несколько км, другие же (Ахалшени, Урта и др.) известны лишь как местонахождения.

Особо следует выделить многослойную стоянку Дарквети (Небиеридзе, 1961; 1964; 1972;

1986) с непотревоженными культурными слоями. В ней прекрасно просматривается преемст-

венность орудий труда от слоя к слою. Кроме того в ранненеолитическом слое обнаружены

кости домашних животных — крупный рогатый скот, овца, коза, свинья, собака (Небиеридзе,

1978. Табл. II). Столь ранние следы скотоводства ставят эту стоянку в ключевое положение по

отношению к другим памятникам Западного Закавказья.

Стоянки этой части Кавказа изучены крайне неравномерно, поэтому часто трудно опре-

делить их принадлежность к тому или иному времени. Анализ каменных индустрий устанавли-

вает две последовательные группы стоянок: первая из них — переходный период от мезолита к

неолиту — ранний неолит, — имеет сходство с орудиями мезолитического комплекса. Это ука-

зывает на преемственную связь разновременных культур и на близость их хозяйственного уклада,

что подкрепляется смыканием мезолитических и неолитических культур на стоянках прибреж-

ной полосы (Холодный грот, Апианча) и более глубинных районов (Дарквети, Самеле-клде).

На стоянках найдено множество часто явно прогрессивных каменных орудий, предметы

из рога и кости (землекопалки, лощила, иглы, шилья, проколки). Керамика пока отсутствует,

но в качестве новшеств появляются шлифованные и полированные орудия, жатвенные ножи,

зернотёрки, тёрочники, долота, топоры, тёсла. Последние явно могли служить для разрыхления

почвы, расчистки земельных участков под пашни в условиях подсечно-огневого земледелия,

характерного для этих районов (Петров, 1968; Киквидзе, 1975. С. 21).

Ввиду ограниченных рамок статьи мы воздерживаемся от характеристики своеобразных

черт каждой из них, а также хозяйственной деятельности населения разных стоянок. Это зави-

село от их местоположения. Наряду с первыми шагами аграрного хозяйства, на берегах рек и

морском побережье занимались рыболовством, в лесистых горных районах преобладала охота,

на открытых террасах занимались земледелием.

Из сказанного видны большие отличия стоянок Западного Закавказья от Чохской стоян-

ки. Разные эколого-климатические условия порождали различные формы жизни и быта прожи-

вавшего там населения.

Следует заметить, что кавказские неолитические стоянки по времени отстают от стоянок,

располагавшихся на Переднем Востоке. Хронологически этот процесс на Переднем Востоке

завершился несколько раньше, что находит своё объяснение в давлении климатических изме-

нений, которые на Переднем Востоке и на Кавказе были асинхронными (Амирханов, 1987.

С. 176); здесь решающую роль, по-видимому, играло влияние средиземноморских климатиче-

ских процессов, которые на юге были более ощутимыми (Zeist, Woldring, 1978. P. 272). Таким

образом, новейшими открытиями на Кавказе обосновывается положение о том, что по своей

культурно-исторической ситуации этот регион, развивавшийся на основе местных социально-

экономических достижений, в VII—VI тыс. до н. э. находился примерно на том же уровне, что

и области Ближнего Востока в более раннее время. Этим снимается являвшийся в кавказоведе-

нии долгое время традиционным тезис о периферийном характере культур Кавказа по сравне-

нию с переднеазиатскими культурами и о вторичном характере кавказского очага в процессе

становления производящей экономики в огромной ближневосточно-кавказской ойкумене. По-

сле открытия неолитического Чоха Дагестан и Кавказский регион в целом следует рассматри-

вать как самостоятельный очаг зарождения и развития прежде всего земледелия, что в своё

время прогнозировалось крупнейшими советскими ботаниками Н. И. Вавиловым и П. М. Жу-

ковским. В этом — историческое значение Чохского неолитического поселения.

Ранние поселения Центрального и Восточного Закавказья, расположенные в долинах, на

низких равнинах и в степных районах носят совершенно иной характер. Их возникновение сле-

дует связывать с разросшимся в горах населением, которое послужило стимулом к дальнейше-

му расселению земледельческих общин. В результате в VI—IV тыс. до н. э. активно заселяются

Квемо-Картлийская и Алазанская долины, Куро-аракская низменность и Муганская степь

(Иессен, 1963; Нариманов, 1966; 1982а; 1987; Чубинишвили, Кушнарёва, 1967; Кушнарёва, Чу-

бинишвили, 1970; Джапаридзе, Джавахишвили, 1971; Торосян, 1971; 1976; Чубинишвили,

1971; Джавахишвили, 1973; Чубинишвили, Челидзе, 1978; Абибуллаев, 1982; Мунчаев, 1982;

Джавахишвили, Нариманов, Кигурадзе, 1987; и др.).

Расположенные компактными группами поселения представляли собой оплывшие мно-

гослойные холмы площадью 0,5—5 га. Основной строительный материал — глина; жилища

округлые или овальные с различными пристройками. Количество напластований варьирует, —

нижние слои, как правило, образовались в эпоху неолита — VII — VI тыс. до н. э.

Изменилась и топография посёлков. Они, как правило, располагались у мелких речек.

Тяготение к воде свидетельствует о необходимости в ней — посевы «под дождь» здесь высы-

хали. Укажем на первые попытки использования в этот период воды для полива первых полей.

На поселении Арухло, например, обнаружены остатки двух рвов, один из которых наполняли

водой «про запас» (Кушнарёва, 1993. Рис. 8). На поселении Шулаверис-гора для хранения воды

использовались овальные глиняные ёмкости.

Мощные культурные напластования на поселениях и учёт примерной скорости нараста-

ния культурных слоёв в условиях сырцовой архитектуры подтвердили большую временную

растянутость представленного поселениями периода. Для определения историко-хронологиче-

ского места различных поселений требовалось их тщательное сопоставление с хорошо датиро-

ванными памятниками Передней Азии. Именно такую кропотливую работу в своё время взял

на себя Т. В. Кигурадзе. В основе периодизации лежит стратиграфия поселений Восточной

Грузии (квемо-картлийская группа) и Западного Азербайджана. Автор вычленил пять последо-

вательных ступеней, в каждой из которых наметил конкретные линии сопоставлений и связей с

памятниками соседних и более южных территорий (Кигурадзе, 1975а; 1975б; 1976). Предло-

женная периодизация уводит наиболее ранние поселения в VI тыс. до н. э., что подкрепляется

датой Шому-тепе — 7510 ± 70 BP (Ле-631) 2

. Это соответствует концу неолитической стадии в

широком ареале расселения раннеземледельческих общин Юга. Отсюда верхние горизонты

теллей, а также синхронные им однослойные поселения отражают следующий, энеолитический

период. Периодизация Т. В. Кигурадзе нам представляется в целом обоснованной, так как ис-

следования велись на высоком полевом и интерпретационном уровнях; ряд высказанных заме-

чаний (Мунчаев, 1982. С. 103) не мешает именно такому её восприятию. Сопоставительный

анализ кавказских поселений с памятниками соседних областей вводит Закавказье в широкий

ареал раннеземледельческих культур Юга. Это главный итог исследования Т. В. Кигурадзе.

В последние годы появился ряд новых данных, уточнявших пять ступеней Т. В. Кигурад-

зе. Эти данные получены благодаря технико-морфологическому изучению больших серий ору-

дий и трасологическому анализу с целью выяснения функций последних. У нас нет возможно-

сти останавливаться на них, поэтому мы отсылаем читателя к соответствующим страницам ав-

торов, излагающих свои точки зрения (Кушнарёва, 1997. С. 35). Укажем лишь, что более 5 тыс.

единиц орудий были просмотрены Г. Ф. Коробковой (Коробкова, Кигурадзе, 1972; Коробкова,

Эсакия, 1979; Коробкова, Гаджиев, 1983; Кушнарёва, 1993. С. 34). Если некоторые статьи вне-

сли ясность в трактовку отдельных памятников, то обобщающий труд Г. Ф. Коробковой, по-

свящённый раннеземледельческим обществам Юга, значительно продвинул решение кавказ-

ской проблемы в целом. Ею намечены хронологические этапы, представленные группами па-

мятников, выявлены их культурные ареалы и охарактеризованы хозяйственные модели, суще-

ствовавшие на Кавказе. Она обосновала трёхэтапное развитие раннеземледельческих комплек-

сов и конкретизировала памятники, наполнявшие эти этапы. Таким образом, культурная после-

2 Предложенная хронология базируется на некалиброванных радиоуглеродных датах.

довательность поселений, построенная с учётом экономики, в целом совпадает с археологиче-

ской периодизацией Т. В. Кигурадзе.

Разбираемая группа неолитических равнинных поселений Центрального и Восточного

Закавказья самая многочисленная и хорошо изученная (Глонти, Джавахишвили, Кигурадзе,

1975а; 1975б; Менабде, Кигурадзе, Гогадзе, 1980). Маленькие речки, около которых обоснова-

лись ранние поселения Квемо-Картлийской долины, делят её на территории, замыкающиеся с

юга предгорьями Армянских гор. В каждой из замкнутых территорий образовалась группа

древнейших селищ: группа Арухло — пять теллей, группа Шулавери — четыре, группа Ците-

ли-Сопели — пять, группа Качагани. Самой изученной является группа Шулавери (Джавахи-

швили, 1973. С. 10). Очень существенно, что сопоставление открытых напластований на этих

холмах указало на последовательность их функционирования.

Помещения на поселениях были круглыми, стены из плано-конвесных (плоско-

выпуклых) булкообразных сырцовых кирпичей. Размеры самых крупных жилых помещений —

7—15 м

. Вокруг жилищ располагались маленькие складские помещения. Внутри жилищ у

стен находились печи и очаги. Иногда помещения группируются вокруг небольших двориков 3

Культурные слои насыщены различными орудиями из обсидиана, рога, костями животных, ке-

рамикой. Каменные орудия, по сравнению с мезолитическими, стали значительно прогрессив-

нее (серпы, полированные топоры, тёсла, ядра пращи, навершия булав). Судя по количеству

отщепов, орудия изготовлялись в каждом доме. Грубая лепная нелощёная посуда орнаментиро-

вана шишкообразными, волнообразными и изредка антропоморфными налепами. На поселени-

ях представлена мелкая антропоморфная пластика (Глонти и др., 1975б).

Таков был тип неолитического поселения, сформировавшийся в среднем течении р. Куры

(Южная и Восточная Грузия, Западный Азербайджан). Характер находок на поселениях позво-

ляет их считать однокультурными, несмотря на некоторые локальные особенности.

В южных районах Закавказья, тяготеющих к р. Аракс (Араратская равнина, Нахичеван-

ский край, Мильско-Карабахская и Муганская степи, районы озёр Ван и Урмия) в силу иных

климатических условий (сухой континентальный климат, малое количество осадков) ведение

земледельческого хозяйства «под дождь», без искусственного полива было невозможно. Здесь

поселения располагаются также группами. Самую раннюю «шулаверскую» группу в Арарат-

ской долине представляют поселения Цахкунк и Хатунарх. Большинство же южных поселений

относятся к энеолиту и датируются V — серединой IV тыс. до н. э. Десятиметровая толща сло-

ёв поселения Кюль-тепе, перекрытая отложениями куро-аракской культуры, в самой нижней

части должна относиться к неолиту (Абибулаев, 1982). Очень интересный материал дали ван-

ские и урмийские поселения — Яник-тепе, Геой-тепе, Тильки-тепе, Пиджели-тепе (Reilly, 1940;

Burton-Brown, 1955; Dyson, Yong, 1960; Burney, 1964. Р. 57, 137), которые явно тяготеют к по-

селениям южного облика. Однако, судя по анализу инвентаря, комплексы эти не однокультур-

ны (Коробкова, 1987. С. 120). Если к этим памятникам прибавить селища Мильской и Муган-

ской степей, то общий облик южных поселений прослеживается чётко.

Здесь наблюдается то же гнездовое расселение, преобладает обсидиан, в большом коли-

честве встречены зернотёрки, ступки, тёрочники, полированные топоры. В отличие от северной

группы на каждом поселении встречена расписная керамическая посуда, что очень характерно

для южных широт. Среди неё есть привозные сосуды, а также местные их подражания. На не-

которых поселениях встречено несколько мелких изделий из меди.

Таким образом, в горах и на равнинах Кавказа сейчас известны десятки раннеземледель-

ческих поселений, характеризующих неолитическую и энеолитическую стадии развития. Учи-

тывая неоднократно отмечавшуюся условность такого членения, в основе которого лежат чис-

то археологические критерии, а также имеющиеся в литературе «разночтения» по этому вопро-

су (Массон, 1982б. С. 5), поселения эти следует рассматривать как материальное выражение

трёхтысячелетнего бытования раннеземледельческих общин на территории Южного Кавказа.

3 Аналогичные группы из 2—6 жилищ в анатолийском Чатал-Хююке и в Джейтуне В. М. Массон интер-

претирует как предназначенные для проживания парных семей, составляющих коллектив, предше-

ствующий появлению большесемейной общины (см. ниже).

В пределах этого длительного периода здесь прослеживаются два этапа культурно-хозяйствен-

ного развития: период неолита — переход к хозяйству нового типа при сохранении некоторых

черт присваивающей экономики, что в материальном комплексе обусловило бытование старых

традиционных форм орудий труда, появление новых наборов, связанных с земледелием и ско-

товодством; период энеолита — время первого знакомства человека с металлом, характеризуе-

мый интенсивным развитием производящей экономики и рядом культурных инноваций, на-

шедших материальное выражение в появлении новых стабильных археологических типов.

На Переднем Востоке подготовка к «неолитической революции» происходила уже в эпо-

ху верхнего палеолита. Местные общины перешли к пластинчатой технике раскалывания кам-

ня, в том числе в виде геометрических микролитов (треугольники, сегменты, трапеции), встав-

лявшихся в костяную или деревянную рукоятку. Такие вкладышевые инструменты были со-

вершеннее прежних орудий труда. Для обработки кости и рога стали использовать различные

каменные резцы. На основе этих технических достижений совершенствуется охотничье ору-

жие. Усилилась специализация общин, а стремление максимально использовать ресурсы (при

сокращении продуктов питания, добываемых на охоте) привело некоторые из них к сбору зе-

рен дикорастущих растений и растиранию их на зернотёрках уже в XIV—XI тыс. до н. э. (сто-

янки Тушка, Баллана в долине Нила и Ком-Омбо в Нубии). Жители этих стоянок охотились на

эквидов, быков и газелей, ловили рыбу, собирали моллюсков и дикорастущие растения. В Па-

лестине насчитывается шесть фаз последовательного развития верхнепалеолитической культу-

ры, на протяжении которых шло совершенствование кремнёвых орудий и освоение ресурсов,

предоставляемых местными ландшафтами, подготовившее переход к производству пищи. В

Леванте в конце верхнего палеолита — начале мезолита для создателей кебаранских культур

было характерно сезонное охотничье-собирательское хозяйство с передвижением общин на

чётко очерченных территориях. При этом охота и рыболовство преобладали в северных лесных

районах, а собирательство играло ведущую роль в южных, более засушливых районах (Исто-

рия первобытного общества, 1986. С. 154). В Ливане носители кебарской культуры специали-

зировались в охоте на ланей и безоаровых коз (до 83 % костей на стоянке Кзар-Акил).

Для мезолита Центральной и Северной Палестины характерным занятием населения бы-

ла специализированная охота на газелей, а южнее Мертвого моря — на горных коз. Позднеме-

золитические обитатели Северной Сирии охотились в основном на ослов, газелей, ланей, туров.

В горах Загроса носители культуры зарзи сочетали охоту на безоаровых козлов, оленей, диких

свиней с собирательством диких хлебных злаков. Люди вели подвижное сезонное хозяйство.

Для долговременного обитания использовали пещеры (базовые лагеря), а при кратковремен-

ных остановках во время сезонных перемещений устраивали открытые стоянки (Шнирельман,

1980. С. 55). С переходом к мезолиту в XI—X тыс. до н. э. сезонные передвижения становятся

более регулярными. На открытых поселениях вместо временных укрытий появляются полу-

землянки, вблизи них устраивают хозяйственные ямы, что свидетельствует о более продолжи-

тельных периодах обитания на открытых поселениях. Возрастание степени сезонной оседлости

стало возможным благодаря более интенсивному, чем раньше, использованию природных ре-

сурсов — развитию усложнённого собирательства хлебных злаков и бобовых и специализиро-

ванной охоты на коз и муфлонов.

В первобытную эпоху истории для определения темпа и характера развития человеческо-

го общества огромное значение сохраняла внешняя среда, поэтому естественно, что с конца

верхнего палеолита нагорья и предгорная зона Переднего Востока как родина целого ряда по-

лезных злаков и легко одомашниваемых животных становятся главным центром культурогене-

за Старого Света. Здесь исподволь подготавливался переход от охоты и собирательства к зем-

леделию и скотоводству. В начальном периоде голоцена (X—VII тыс. до н. э.) потепление кли-

мата вызвало таяние ледников и повышение уровня мирового океана. Климат был теплее, а ко-

личество осадков выше современного. Особенно благоприятные условия для первых опытов

культивации растений и одомашнивания животных сложились у подножья холмистых предго-

рий Плодородного полумесяца, где земледелие не требовало искусственного орошения и было

достаточно пищи для содержания одомашненных животных (рис. 2).

Рис. 2. Растительные зоны Ближнего Востока и мезолитические памятники с элементами экономики

нового типа Х—VIII тыс. до н. э. (по В. М. Массону): 1 — субтропические вечнозеленые леса и кустар-

ники; 2 — темнохвойные широколиственные горные субтропические леса; 3 — сухие редколесья, кус-

тарники; 4 — широколиственные (дубовые, буковые) леса; 5 — темнохвойные и темнохвойные широко-

лиственные горные леса; 6 — тропические сухие леса, редколесья, кустарники; 7 — тропические саван-

ны; 8 — горные степи; 9 — пустыни умеренные; 10 — субтропические пустыни; 11 — альпийские и суб-

альпийские луга и кустарники; 12 — переменно-влажные тропические леса; 13 — тропические пустыни;

14 — основной район распространения натуфийской культуры; 15 — мезолитические памятники.

Так, в Загросе на высотах 600—1350 м располагается пояс дубово-фисташковых лесов.

Здесь росли дуб, тополь, различные хвойные породы; водились безоаровые козлы, бараны, ка-

баны и дикие быки. В этом лесном поясе произрастали дикие злаки и бобовые растения. Коли-

чество осадков колеблется от 250 до 1000 мм, что достаточно для земледелия в горных доли-

нах. Например в долине, где расположено раннеземледельческое поселение Джармо, количест-

во осадков достигает 650 мм. В подгорной полосе, в ассирийских степях располагались паст-

бища, где паслись стада диких газелей, ослов и диких быков. Здесь также произрастали дико-

растущие злаки. Количество осадков — от 250 до 380 мм было не достаточно для устойчивого

земледелия (без применения орошения), что привело первоначально к развитию скотоводства и

к сбору зёрен дикорастущих растений, а позднее — к ранним формам искусственного ороше-

ния. Более сухой и аридный ландшафт обнаруживается в палестино-иорданском регионе, хотя

в начале голоцена зона лесов здесь была шире, чем сегодня. Количество осадков колеблется от

200 до 680 мм. Наиболее сильно увлажнена широкая приморская полоса. Здесь также пред-

ставлены дикорастущие злаки и исходные формы домашних животных — прежде всего безоа-

ровый козёл и дикий кабан.

Переход от охоты и собирательства к производству пищи был одним из важнейших эта-

пов в развитии человечества. Этот сложный и длительный процесс был назван Г. Чайлдом «не-

олитическая революция», с тем чтобы подчеркнуть драматический характер произошедших

трансформаций и качественное отличие сформировавшихся в результате этого процесса об-

ществ с производящей экономикой. Исследование К. Флэннери, построенное на системных мо-

делях (1976), выделяет несколько факторов перехода к производящему хозяйству: климатиче-

ские колебания конца плейстоцена; многоресурсное присваивающее хозяйство у мезолитиче-

ских общин, осваивающих различные сезонные экологические ниши; первые опыты перенесе-

ния животных и растений в новые биотопы; вызванное демографическим давлением переселе-

ние в «маргинальные» пограничные зоны с культивацией перенесённых туда растений.

Дополнительные данные для реконструкции процесса «неолитической революции» для

региона Переднего Востока получены Дж. Брейвудом, Л. Р. Бинфордом и Ж. Ковэном. По-

мнению Ж. Ковэна, рост населения при присваивающем хозяйстве приводил к социальному

напряжению и вызывал необходимость адаптации хозяйственной системы. Новое земледельче-

ское хозяйство требовало большего коллективизма, чем собирательство, — «земледелие в

большей степени является формой адаптации человеческого общества к самому себе, нежели к

его внешней среде» (Cauvin, 1972. P. 76).

Важнейший вывод К. Флэннери о полицентризме «неолитической революции» совпадает

с положениями теории очагового становления производящего хозяйства, разработанной Н. И. Ва-

виловым. Среди первичных очагов производящего хозяйства на Переднем Востоке К. Ламберг-

Карловски и Дж. Саблов выделяют два основных района — Левант и Загрос. В. А. Шнирель-

ман называет в пределах Переднего Востока шесть таких очагов: восточносредиземноморский,

северосирийский, юго-восточноанатолийский, загросский, южноанатолийский и закавказский.

Р. М. Мунчаев и Н. Я. Мерперт добавляют еще один очаг на краю предгорий Синджара (1981.

С. 326). В каждом очаге были доместицированы специфические, характерные только для него,

виды растений и животных. Так, для закавказского центра были характерны несколько видов

пшениц и два вида проса, а из животных — коза и овца. Для синджарского центра характерны

пшеница-однозернянка, ячмень и карликовая пшеница (Бадер, 1989). В восточносредиземно-

морском центре доместицированы пшеница «эммер», двурядный ячмень и бобовые — чечеви-

ца и горох. В северосирийском центре — пшеница однозернянка, ячмень, бобовые; в загросс-

ком — пшеница однозернянка и «эммер», двурядный ячмень; в юго-восточноанатолийском —

пшеница «эммер» и однозернянка, бобовые; в южноанатолийском — пшеница-однозернянка и

«эммер», ячмень, чечевица, горох, чина, тут, рожь.

Процессы доместикации животных начались в горных районах Загроса раньше, чем на

лесистых приречных равнинах и в прибрежных районах Сирии и Палестины. На юге преобла-

дала доместикация коз, а на севере — овец. Формы скотоводства различались в зависимости от

условий увлажнения. Так, в районах с увлажнением достаточным для ведения земледельческо-

го хозяйства без искусственного орошения скотоводство было придомным, а хозяйство —

комплексным земледельческо-скотоводческим. В аридных районах складывалось преимущест-

венно скотоводческое хозяйство с придомным либо кочевым овцеводством. Уже на самом ран-

нем этапе «неолитической революции» спецификой и характерной особенностью складывающе-

гося на Переднем Востоке производящего хозяйства являлось сосуществование и взаимовлияние

общин оседлых земледельцев и кочевых скотоводов (Ламберг-Карловский, Саблов, 1992. С. 67).

Немногочисленные свидетельства, относящиеся к периоду возникновения зачатков зем-

леделия, относятся главным образом к двум протонеолитическим культурам: натуфийской в

Палестине и карим-шахирской в горах Загрос в Ираке. Третий центр — Мюрейбит — распола-

гался на реке Евфрат. Датировки натуфийской культуры находятся в пределах X—VIII тыс. до

н. э. Носители натуфийской культуры обитали в пещерах (самое известное поселение обнару-

жено на горе Кармел) и на открытых стоянках (Маллаха). На поселениях Маллаха и Вади Фал-

лах обнаружены каменные фундаменты жилищ круглой формы с очагами. Дома были врезаны

в склон и располагались один над другим (рис. 3а), некоторые использовались вторично для

погребений (рис. 3б). Каменная индустрия натуфийской культуры представлена ножевидными

пластинами геометрической формы из кремня; микролитическими сегментами и треугольни-

ками; скребками, свёрлами и проколками. Обнаружены заполированные лезвия серпов и кос-

тяные (прямые) жатвенные ножи с кремнёвыми вкладышевыми лезвиями. На поселениях на-

туфийской культуры найдены также каменные ступки и песты для размола зерна (рис. 4б).

Среди фаунистических остатков — кости газели, оленя, дикого кабана, гиены, леопарда и собаки.

Рис. 3. Планы поселений натуфийской кльтуры в Леванте: а — Вади Фаллах; б — Маллаха

(а — по M. Stekelis; б — по J. Perrot).

Рис. 4. а — инвентарь поселения Зеви-Чеми Шанидар в Загросе (по R. S. Solecki);

б — инвентарь натуфийской культуры в Палестине (по R. J. Braidwood).

Животные еще не были одомашнены, но все они использовались как источники пищи. Пред-

почтение отдавалось газели, что подготовило условия для её одомашнивания в будущем. На

горе Кармел и в Маллаха исследованы захоронения черепов людей, в головных уборах расши-

тых бусинами из раковин. Поселения натуфийцев носили постоянный характер.

Карим-шахирская культура в Загросе представлена как открытыми, так и пещерными

стоянками. Для открытого поселения Зави-Чеми-Шанидар получена дата 10800 ± 300 BP (W-

681), а для пещерного поселения Шанидар 10600 ± 300 BP (W-667). Основу каменной индуст-

рии шанидарских поселений составляют кремнёвые микролиты геометрической формы и про-

колки. Здесь, в отличие от натуфийских стоянок, не обнаружены кремневые серпы, но есть

зернотёрки и песты-куранты, а также шлифованные каменные топоры (рис. 4а). Население

охотилось на оленя, безоарового козла, барана и собирало улиток и речных моллюсков. Зерно-

тёрки служили для растирания зёрен диких злаков. В Карим-Шахире найдены многочисленные

костные останки овец, коз, крупного рогатого скота, лошадей и волков. Возможно, часть жи-

вотных была одомашнена. Среди кремнёвых орудий обнаружены вкладыши серпов.

В Мюрейбите обнаружены остатки круглых и овальных турлучных построек на камен-

ном фундаменте и с выложенными галькой полами. Диаметр жилищ колеблется от 2,7 до 4

метров. За стенами домов были проложены мощёные дорожки, что могло быть связано с дожд-

ливыми сирийскими зимами. Обожжённые ямы, заполненные камнями и глиной, служили оча-

гами и печами для обжаривания зерна. Каменная индустрия представлена кремнёвыми орудия-

ми, в основном из кремня местного происхождения (из речных наносов), изредка встречается

обсидиан (из неустановленного пока источника). От 7 до 17 находок составляют микролитиче-

ские отщепы — сегменты, треугольники и трапеции. До половины орудий составляют микро

проколки и крупные шилья. Скобели и резцы, как и вкладыши для жатвенных ножей, встреча-

ются редко. Большинство сравнительно многочисленных наконечников стрел имели выемчатое

основание, но есть и черенковые; на всех стрелах нанесена крутая краевая ретушь. Из массив-

ных каменных орудий для Мюрейбита были характерны кремнёвые мотыги и скобели. Из кам-

ня изготовляли зернотерки, ступки и песты, а также кубки и блюда. Найден фрагмент глиняной

антропоморфной фигурки (рис. 5). Из фаунистических остатков упомянем кости осла, зубра и

газели (по 33 % костей каждого вида). Всего один процент костей приходится на лань, дикого

кабана, зайца и волка. Остатков доместицированных животных не найдено. Остатки птиц, рыб

и раковин речных моллюсков свидетельствуют о комплексной эксплуатации прибрежного

ландшафта населением Мюрейбита. Растительные остатки включали дикий ячмень и ямы за-

полненные галькой и золой, возможно используемые для обжаривания зерна, также как для

мяса и рыбы. Радиоуглеродная дата по углю из жилища во втором слое — 10092 ± 118 BP

(P-1216). На Мюрейбите найдены остатки урожая наиболее древних зёрен и семян со всего Пе-

реднего Востока. Представлены зёрна однозерняной и крупной двузерняной разновидности

thaoudar, дикого ячменя, чечевицы и гороха, дополняемые фисташками, семенами молочного

горошка и камышом.

В Леванте, на берегу Евфрата и горах Загроса в IX тыс. до н. э. люди делали первые шаги

в освоении ресурсов животного и растительного мира. Таким образом, производство пищи на-

чалось в различных районах с различными условиями, пищевыми ресурсами и разнообразными

типами поселений. В этот период население практиковало сезонные перекочёвки из базовых

лагерей во временные стоянки. Традицию совершения вторичных погребений (в Маллахе, Ие-

рихоне и др.) некоторые специалисты связывают именно с сезонными перемещениями общин:

останки людей, умерших вне базового лагеря на сезонной стоянке, переносили и вновь захора-

нивали в базовом лагере; при этом для вторичного погребения, в соответствии с обычаями, от-

бирались череп и длинные кости, либо только череп умершего (Mellaart, 1975. P. 37—38).

Важнейшим наблюдением, сделанным на Мюрейбите, является обнаружение свидетельств

первых опытов культивации растений. Если бобовые и сорняки произрастали в окружающей по-

селение травянистой степи, а фисташки располагались на соседних холмах, то дикая однозернян-

ка и дикий ячмень не росли в таком низко расположенном ландшафте (менее 300 м над уровнем

моря). Ближайший ареал их естественного произрастания — расположенное в 100—150 км ба-

зальтовое скальное плато региона Газиантепе. Размеры поселения, состоящего из более двух

сотен круглых домов, свидетельствуют о постоянном характере обитания. Ханс Хельбек (1964)

предположил, что здесь мы имеем первый подтверждённый пример культивации диких расте-

ний, перенесённых человеком из их естественной среды в антропогенный ландшафт.

Рис. 5. Инвентарь поселения Мюрейбит в Леванте (по J. Cauvin, M. van Loon).

Чрезвычайная важность находок из Мюрейбита обусловлена тем, что они демонстриру-

ют не только жатву диких зёрен в их естественном ареале, — ставшую обычной практикой для

натуфийского периода, — но следующий шаг в культивации растений, когда люди начали вы-

саживать отдельные виды вне их природного ареала (Mellaart, 1975. P. 46—47). Размер поселе-

ния также свидетельствует, что Мюрейбит функционировал в качестве архаичной деревни, жи-

тели которой освоили первые навыки культивации растений.

Примечательно, что начиная с третьей фазы развития поселения Мюрейбит (слои X —

XVII) здесь появляются прямоугольные постройки. Однако круглые жилища продолжали су-

ществовать бок о бок с прямоугольными. Дома строили из «булкообразных» кусков песчаника,

уложенных горизонтальными рядами на глиняном растворе, смешанном с дроблёной галькой.

Полы, как и прежде, выстилались камнями или галькой и обмазывались глиной, смешанной с

соломой. В верхнем слое XVII обнаружены многокомнатные строения, разрушенные при пожаре.

Их стены были турлучные — деревянный каркас обмазанный глиной. Под полами домов найде-

ны человеческие кости — вторичное погребение, а под очагом в круглой постройке — захороне-

ние человеческого черепа и длинных костей скелета. На стене обнаружена геометрическая рос-

пись. По коричневому фону чёрной краской были нанесены горизонтальные зигзаги. Здесь также

найден обсидиановый кинжал и вырезанная из песчаника стилизованная человеческая голова.

Возможно, это помещение выполняло культовые функции (Cauvin, 1972. P. 105—115).

Каменная индустрия Мюрейбита III продолжала местные традиции, хотя есть и измене-

ния: микропроколки и ретушированные вкладышевые лезвия были микролитическими. Воз-

росло количество остроконечников (наконечников стрел), скобелей и резцов, появилась пло-

ская ретушь. Большее распространение получили изделия из обсидиана. Из кости изготавлива-

ли орудия подобные «ножам для разрезания бумаги», шилья и бусы. Судя по радиоуглеродным

датировкам из слоя XVI третья фаза Мюрейбита синхронна периоду докерамический неолит А

в Иерихоне (вторая половина VIII тыс. до н. э.).

В горах Загроса найдены остатки постоянных поселений середины VIII тыс. до н. э. Это

Гандж-Даре с домами из кирпича-сырца и свидетельствами одомашнивания коз и овец. Другой

памятник — поселение Али-Кош, располагался в засушливых предгорьях Загроса. Здесь тоже

найдены свидетельства начала производства пищи — зёрна одомашненной пшеницы «эммер» и

двухрядного ячменя. Эти культуры не растут в подгорной зоне и явно были перенесены сюда с

гор первыми земледельцами. В очагах были также обнаружены обуглившиеся остатки диких

бобовых. Жители стоянки охотились на газель, онагра и быка, а также занимались рыболовст-

вом. Большое количество костей молодых особей козла предполагает начало доместикации

этого животного.

В другом регионе — в предгорьях Тавра — на поселении Чайёню-Тепеси найдены одо-

машненные злаки и бобовые (горох, бобы, чечевица), а также кости одомашненных собак и

диких животных.

Все эти поселения: Гандж-Даре, Али-Кош и Чайёню-Тепеси были постоянными и круг-

логодичными. Находки на этих памятниках свидетельствуют о начальном этапе производства

пищи при использовании разнообразных местных ресурсов.

Показательно, что даже внедрение элементов производящей экономики в архаичное при-

сваивающее хозяйство привело к устойчивому балансу и, как следствие, к усилению черт осёд-

лости. Последнее отразилось в накоплении значительной толщи культурных отложений на по-

селениях 4

и к зарождению архитектуры.

Таким образом можно сделать вывод, что не существовало ни единой модели перехода

от собирательства и охоты к земледелию и скотоводству, ни одного «первичного» региона с

благоприятными для такого процесса условиями. «Неолитическая революция» происходила в

различных регионах, с разнообразными ландшафтами и биотопами. Процесс этот был посте-

пенным и растянулся на тысячелетия. Можно отметить, что на протяжении VIII тыс. до н. э.

происходил рост населения, а в VIII—VI тыс. до н. э. на Переднем Востоке формируются круп-

ные деревни и «городки», что было обусловлено укоренением оседлоземледельческого уклада

жизни и эффективного производства пищи (Ламберг-Карловски, Саблов, 1992. С. 67).

4 Площадь поселения Зави-Чеми-Шанидар — около 4 га, а мощность культурных слоёв — 2 м.

Первым исследованным оседлоземледельческим поселением на Переднем Востоке было

Джармо в горах Загроса. Поселение существовало в VII—VI тыс. до н. э. Дома на поселении

были прямоугольными и возводились из кирпича-сырца на каменном фундаменте. Полы обма-

заны глиной. Половина каменных орудий в Джармо изготовлена из обсидиана, привезённого из

месторождений вблизи озера Ван (табл. 1).

Таблица 1.

Обсидиан на памятниках Переднего Востока 5

Памятник археологии Источник обсидиана Период

Чайёню-Тепеси, Северная

Сирия (докерамический не-

олит В)

Восточная Анатолия, Бингёл, Суфан (серый, тип

1г); Немрут-Даг на оз. Ван (зелёный, тип 4с)

7500—6800 до н. э.

Телль-Рамад I—II, Левант

(докерамический неолит В)

19 % из Чифтлика; 10 % зелёный из Немрут-

Дага на оз. Ван

Бейда II—III

Бейда V

Чифтлик (возможно, в Бейду через Рамад)

Немрут-Даг

Карим-Шахир, Загрос 1 % (196 кусков) Немрут-Даг 8000—6500 до н. э.

Джармо, Загрос Немрут-Даг, зелёный; Суфан, серый

Тепе-Гуран, Загрос 5—10 % ванский зелёный и серый, тип 4с 6500—5500 до н. э.

Чатал-Хююк, Анатолия 90 % Ачигёл

Умм-Дабагия, Месопотамия Зелёный и серый с оз. Ван

Телль ес-Савван, Месопота-

мия (культура хассуна)

Догубаязит, тип 4а, у горы Арарат 5600 до н. э.

Население посёлка умело изготовлять керамические сосуды. Из Джармо получены как

прямые, так и косвенные свидетельства производства пищи. К косвенным относятся многочис-

ленные находки кремнёвых вкладышей серпов, а также топоров, мотыг, пестов и ступок (рис. 6).

Прямые свидетельства — семена окультуренных злаков: два вида пшениц, ячмень, горох и че-

чевица. Найдены кости одомашненных козы, овцы и свиньи (Braidwood, Howe, 1960. P. 26, 38,

63). Охотились на диких свиней, овец и газелей, собирали фисташки и желуди. Хозяйство жи-

телей Джармо было комплексным и базировалось на охоте, собирательстве и ограниченной

доместикации растений и животных. Поселения Загроса отличаются небольшими размерами (в

Джармо одновременно проживало не более 500 человек) и техникой каменной индустрии от

раннеземледельческих памятников долины Мертвого моря в Иордании. Так, численность насе-

ления Иерихона в середине VII тыс. до н. э. была в пять раз выше чем в Джармо.

На холме Иерихона выше слоев натуфийского периода обнаружены слои с круглыми до-

мами площадью 10 акров (8350 — 7350 до н. э.). К. М. Кеньон назвала этот период докерами-

ческий неолит А (Kenyon, 1960). Около 7200 до н. э. поселение впервые было окружено стеной

(высотой 4 м) с башней высотой 8,5 м и диаметром 10 м. Сооружение обводной стены требова-

ло организованных усилий населения и свидетельствует о существовании некоей социальной

организации, обеспеченной экономическими ресурсами. Возможно, оборонительные сооруже-

ния служили для защиты поселения от соседних групп охотников и собирателей, собиравшихся в

Иерихонский оазис в условиях усилившейся аридизации климата. Рост поселения вероятно был

связан с развитием земледельческого хозяйства и переходом к возделыванию злаковых растений.

5 Месторождения обсидиана концентрируются у двух групп вулканов: центральная Анатолия (Чифтлик и

Ачигёл) и восточная Анатолия (Немрут-Даг, Суфан-Даг у озера Ван и гора Арарат). Обсидиан по

путям через перевалы гор Тавра поступал на поселения, начиная с верхнего палеолита (эпипалео-

лит), но более-менее регулярная торговля датируется временем основания раннеземледельческих

поселений раннего голоцена как в Палестине, так и в Загросе. Такая торговля продолжалась на

протяжении всего неолита. Только в энеолите обсидиан начал вытесняться металлом и использо-

ваться не как сырьё для орудий, а для дорогих сосудов. Обсидиан был не единственным и не глав-

ным товаром. Вероятно торговали и не сохраняющимися материалами, такими как пища, шкуры,

ткани, одежда и т. п. Важнейшим «товаром» была также информация (Melaart, 1975. P. 91).

Рис. 6. Инвентарь культуры джармо в Загросе (по R. J. Braidwood).

Внизу слева — образцы наиболее ранней керамики верхних слоев поселения Джармо.

Среди найденных материалов — остатки зерен одомашненного очищенного ячменя, пшениц

двузернянки и «эммер», а также обугленные семена чечевицы, фисташки и фиги (Kenyon,

1960). Хранилища для запасов зерна располагались у обводной стены и в жилых сооружениях.

Следов доместикации животных не обнаружено. Охотились главным образом на дикую

газель (37 %), крупный рогатый скот, овцу, козу и кабана. Каменная индустрия продолжала

традиции мезолита, в том числе, в изготовлении микролитических орудий и в использовании

обсидиана из центральноанатолийского месторождения Чифтлик. Среди орудий выделяются

типы, связанные в основном с обработкой дерева: топоры, тёсла, мотыги и долота (Hours,

Copeland, Aurenche, 1973. Р. 229; 437). В Северной Сирии в синхронных слоях поселения Мю-

рейбит также были найдены свидетельства складывания земледельческого хозяйства. Связи

между первыми раннеземледельческими центрами Сирии и Иордании подтверждаются наход-

ками обсидиана из Анатолийских источников.

Поселение на холме Чайёню-Тепеси расположено в долине р. Тигр южнее гор Тавра и к

северо-западу от Диярбакира. Пять слоёв поселения датированы периодом от 7500 до 6800 лет

до н. э. (период докерамического неолита В). Раскопки этого памятника дали возможность по-

лучить сведения о локальных процессах доместикации растений и животных. В нижних слоях

Чайёню (I и II) была доместицирована только собака, другие костные остатки принадлежали

добытым на охоте диким животным (зубр, дикий кабан, олень, лань, овца, коза). Из раститель-

ных остатков наиболее часто встречаются зёрна дикой разновидности пшеницы «эммер», но

пшеница однозернянка, представленная несколькими дикими формами, уже культивировалась.

Жители посёлка собирали фисташки, миндаль и дикий горох. В верхних слоях (IV и V) заметно

возросло число костей одомашненных животных (овец, коз и свиней?), хотя сохраняется зна-

чительное количество добываемых на охоте диких быков и оленей (Reed, 1969). Выросло ко-

личество зёрен одомашненных пшениц «эммер» и однозернянки, наряду с продолжавшимся

сбором бобовых, миндаля, фисташек и желудей. На поселении Чайёню-тепеси впервые обнару-

жены прямоугольные каменные сооружения. Здесь найдены многочисленные глиняные поделки,

в том числе, антропоморфные женские статуэтки и фигурки животных. Каменная индустрия

представлена кремнёвыми неретушированными ножевидными пластинами, вкладышами серпов,

ретушированными скребками, ножами, проколками и тщательно обработанными наконечниками

стрел. В слое IV найдены несколько кладов, содержащих многочисленные обсидиановые изде-

лия: ножи, острия и специфические орудия более 20 см в длину. Если в нижних слоях доминиро-

вал кремень, то в верхних — обсидиан. Анализы показывают, что обсидиан получен из восточно-

анатолийских месторождений Бингёл, Суфан и Немрут Даг на озере Ван. Среди макролитических

орудий упомянем топоры, зернотёрки, песты, молоты, а также подвески и браслеты. Из камня

изготовляли также кубки. Чайёню расположен в 20 км от месторождения медной и малахитовой

руд Ергани Маден. Уже в нижних слоях поселения появляются изделия, изготовленные холодной

ковкой из самородной меди (бусы булавки и стержни квадратного сечения). Это первые образцы

кованых изделий из самородной меди на Ближнем Востоке, на тысячу лет опередившее артефак-

ты кованные и выплавленные из самородной меди из поселения Чатал-Хююк.

Анатолийский центр «неолитической революции», — поселение Чатал-Хююк, — распо-

ложено на аллювиальной Конийской равнине в Центральной Турции. Холм площадью 32 акра,

размерами 600 х 350 м. Это наиболее крупное из известных неолитических поселений на Пе-

реднем Востоке. Датированные по 14С неолитические слои памятника перекрывают период от

6500 до 5400 лет до н. э.. Керамика впервые появляется здесь в слое XII. Экономика Чатал-

Хююка базировалась на земледелии (с применением примитивной ирригации) и скотоводстве,

торговле и специализированных промыслах.

Обнаружены остатки 14 видов доместицированных растений, среди них — пшеницы

«эммер» и однозернянка, шестирядный голозёрный ячмень. Последний вид был получен в ре-

зультате гибридизации при применении искусственного орошения (Helbaek, 1964). Эти злаки

поставляли протеин и крахмал получаемый из бобовых: гороха и вики. Растительные жиры до-

бывались из семян крестоцветных, желудей, фисташковых и миндаля. Другие фрукты включа-

ли дикие яблоки, можжевеловые ягоды, черёмуху и каперсы. Уже с XII слоя Чатал-Хююка

встречаются костные останки доместицированной собаки и крупного рогатого скота, однако

кости крупных зуброподобных быков XII слоя сменяются в VI слое остатками менее крупных

быков. Костей домашних овец много, а остатки коз встречаются редко. Одомашненный круп-

ный рогатый скот поставлял жителям Чатал-Хююка 90 % мясной пищи, а также служил транс-

портным средством. Приручение быков нашло отражение в изображения «игры с быком» на

стене святилища и в бычьих черепах из алтарей Чатал-Хююка. На охоте добывались онагры,

олени, лани, кабаны, медведи, волки и львы (или леопарды). Найдены также кости рыб и птиц

и яичная скорлупа. В отличие от других культурных центров Чатал-Хююкский центр специа-

лизировался на выращивании пшениц, а не ячменя (как Левант) и на разведении крупного ро-

гатого скота, а не овец и коз (как Северная Месопотамия) или коз (как Загрос и Левант). Здесь

в Анатолии (как и в Месопотамии) культивируемые растения достигли особого расцвета вне

зоны их естественного произрастания. По мнению Г. Хельбека, исследовавшего растительные

остатки из Чатал-Хююка, этим видам должен был предшествовать длительный период их доме-

стикации вне пределов Конийской равнины (Helbaek, 1964. P. 113). Начавшись в горных районах,

«неолитическая революция» достигает расцвета в первую очередь на равнинных пространствах.

Всё это, а также явный хронологический приоритет здешнего орошаемого земледелия

перед месопотамским, указывает на местные анатолийские традиции, независимые от соседних

регионов. Действительно, только использование для ирригации реки, на которой располагался

Чатал-Хююк, сделало возможным земледелие в этой широкой открытой долине; дикие предки

злаков здесь не произрастали. Поэтому, резонно предположить, что первые поселенцы пришли

сюда из предгорных регионов, возможно с востока или юго-востока, ареала обсидиановых ме-

сторождений и смежных горных районов Тавра и Антитавра.

Антропологически смешанная популяция Чатал-Хююка представлена евроафрикан-

ским (59 %), протосредиземноморским долихоцефальным (17 %) и альпийским брахице-

фальным (24 %) типами. Поселение состояло из тысячи домов и 5000—6000 жителей. Поселе-

ние не только контролировало ресурсы долины Конья, но также торговлю обсидианом и дру-

гим сырьём в соседнем ареале. Существование такого крупного населённого пункта несомнен-

но вызывало избыток населения и приводило к его распространению по округе с основанием

новых деревень и городков. Так происходило распространение навыков производящего хозяй-

ства, культов и традиций, а также языка чатал-хююкцев по всему региону южной Анатолии.

Дома в Чатал-Хююке были прямоугольной формы, стандартного размера площадью око-

ло 25 м

. Дома состояли из жилого помещения и маленькой «кладовки» для хранения припасов.

Попасть в дом можно было через отверстие в потолке по деревянной лестнице. Дома распола-

гались вплотную друг к другу так, что потолок одного жилища образовывал «веранду» для

стоящего выше по склону холма здания. Интерьер состоял из печи, открытого очага, скамей из

глины и глиняных платформ, использовавшихся для работы, сна и погребения умерших родст-

венников. В сплошной застройке можно заметить выделение более толстыми обводными сте-

нами нескольких (2—6) домов, группирующихся вокруг помещения-святилища с алтарём, на-

стенными росписями и погребениями. В. М. Массон полагает, что, как и на Джейтуне, такие

группы жилищ предназначались для проживания групп парных семей, «предшественника

большесемейных общин» (Массон, 1971. С. 107).

Каменная индустрия представлена выполненными на отщепах орудиями, изготовленны-

ми из ачигёлского обсидиана (90 %) и сирийского кремня. Орудия покрыты тонкой струйчатой

ретушью. Среди 50 выделенных типов изделий преобладает оружие (кинжалы, ножи, наконеч-

ники копий, стрел и др.); изготавливали также различные ножевидные лезвия, боковые скреб-

ки, полированные обсидиановые зеркала. Из камня делали песты, зернотёрки, молоты, топоры

и тёсла. Часть оружия была явно престижными объектами, например полированные каменные

навершия булав и тщательно отретушированные кремнёвые и обсидиановые кинжалы. В каче-

стве метательного оружия использовались обожжённые глиняные шары и «ядра» для пращи.

На Чатал-Хююке нет микролитических орудий, серпы, в основном деревянные, либо из олень-

его рога, были дуговидной формы. В качестве контейнеров население использовало плетёные

корзины, кожаные, деревянные, глиняные и каменные сосуды. Зафиксировано использование

металлов (свинца и меди) для изготовления украшений — бус, подвесок, перстней и т. п. (Neuninger,

Pittioni, Siegl, 1964). Найдены на поселении остатки тканей из шерстяных и льняных

нитей (Helbaek, 1963; Ryder, 1965).

О развитых идеологических представлениях и культах жителей Чатал-Хююка свидетельст-

вуют находки антропоморфных и зооморфных фигурок из камня и глины, рельефные изображе-

ния (бычьи головы, леопарды, богиня-повелительница зверей) и настенные фрески в святилищах.

На севере Иракской равнины в Ассирийской степи расположено поселение середины VII

тыс. до н. э. Умм-Дабагия (к этой культуре относятся также поселения Телль-Сотто и Теллул

ел-Таллатат). Памятник представляет собой холм размерами 100 х 85 м, высотой 4 м и состоит

из четырех строительных горизонтов. Дома поселения были прямоугольной формы многоком-

натные с глиняными крашенными полами. Центральная часть холма оставалась не застроен-

ной. Здесь образовался замощенный внутренний двор или площадь. Цветные росписи на стенах

(изображающие охоту на онагров) сближают жилища Умм-Дабагии и Чатал-Хююка. В домах

построены хранилища для шкур онагров. По мнению автора раскопок Д. Киркбрайд, община

Умм-Дабагии специализировалась на охоте на диких онагров и выделке их шкур на продажу

(Kirkbride, 1966. P. 1—8; 1973. P. 205—209). Действительно, среди костных остатков онагр со-

ставляет более 68 %. Охотились из-за мяса также на газель, дикого кабана, зубра и барсука.

Найдены также кости морфологически уже вполне одомашненных овец, коз (овца и коза пре-

обладают среди одомашненных видов), крупного рогатого скота, свиней и собак. Следует

учесть, что поселение расположено на границе зоны неполивного земледелия. Близкое распо-

ложение гипсового подпочвенного слоя делает невозможной ирригацию этого региона. Поэто-

му свидетельства земледелия здесь крайне скудны: пшеницы «эммер» и однозернянка, ячмень,

чечевица, белый горох и хлебная пшеница, видимо были перенесены из северных предгорных

районов, так как они не растут в окружающей поселение сухой степи (Helbaek, 1972. P. 17—19).

Жители Умм-Дабагии изготавливали специфическую посуду из глины, смешанной с со-

ломой. Среди каменных орудий много изделий из обсидиана, привезённого из района озера

Ван, и из кремня местного происхождения. Среди орудий — ножевидные лезвия, концевые и

боковые скребки, вкладыши серпов, Выделяются также кремнёвые наконечники стрел сирий-

ского типа. Найдены каменные полированные топоры и булавы. В качестве «пуль» для пращи

использовались глиняные шары.

Изучение специализированной культуры Умм-Дабагия свидетельствует, что к середине

VII тыс. до н. э. как внутри, так и между общинами Иерихона, Чатал-Гююка, Чайёню, Умм-

Дабагии и Джармо существовала известная степень специализации. Каждая из этих общин

полностью приспособилась к условиям окружающей её природной среды и производила для

своих личных потребностей весьма своеобразные орудия.

«Неолитическую революцию» следует рассматривать как процесс адаптации, протекав-

ший длительное время (с X до начала V тыс. до н. э.). Десятки поселений, исследованных в

Анатолии, Палестине, предгорьях Загроса в Иране и в других районах, выявили значительное

разнообразие неолитических общин. Эти различия относятся к размеру поселений и численно-

сти населения; условиям природного окружения и системе ведения хозяйства; технике и техно-

логии; участию в системе торгового обмена; социальной организации. Не удаётся выделить

какой-либо фактор, игравший доминирующую роль в переходе к производству пищи, — все

они играли основополагающую роль для каждой общины при сохранении своеобразия регио-

нальных путей «неолитической революции». По мнению В. М. Массона, переход к производя-

щей экономике на Переднем Востоке характеризуется в первую очередь сложением здесь зем-

ледельческо-скотоводческого хозяйства на базе высокоразвитой экономики охотников-

собирателей — «первая модель» или «переднеазиатский тип развития» (1971. С. 111).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Абибуллаев О. А. Энеолит и бронза на территории Нахичеванской АССР. Баку, 1982.

Амирханов Х. А. Становление производящего хозяйства на Северном Кавказе (по раскопкам в Чохе) //

Культурный прогресс в эпоху бронзы и раннего железа: ТД Всесоюзного совещания. Ереван, 1982а.

Амирханов Х. А. Чохское поселение — памятник становления производящего хозяйства в Дагестане //

Природа. № 5. 1982б.

Амирханов Х. А. Начало земледелия в Дагестане // Природа. № 2. 1983.

Амирханов Х. А. Чохская археологическая культура и проблема культурных ареалов раннего голоцена

кругокаспийской области // Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала, 1985.

Амирханов Х. А. Чохское поселение. М., 1987.

Бадер Н. О. О соотношении верхнепалеолитических и мезолитических культур Крыма, Кавказа и Ближ-

него Востока // Труды VII МКАЭН. М., 1964.

Бадер Н. О. Различия между верхнепалеолитическими культурами Закавказья и Ближнего Востока // Ар-

хеология Старого и Нового Света. М., 1966.

Бадер Н. О. Древнейшие земледельцы Северной Месопотамии: Исследования Советской археологиче-

ской экспедиции в Ираке на поселениях телль Магзалия, телль Сотто, Кюльтепе. М., 1989.

Башилов В. А. «Неолитическая революция» в древнем Перу // КСИА. Вып. 180. 1984.

Бердзенишвили Н. З., Небиеридзе Л. Д. Полевые работы Причерноморской археологической экспедиции //

ПАИ 1976 г. 1979.

Вавилов Н. И. Опыт агроэкологического обозрения важнейших полевых культур. М.; Л., 1957.

Вавилов Н. И. Ботанико-географические основы селекции / Избранные труды. Т. 2, М.; Л., 1960а.

Вавилов Н. И. Дикие родичи плодовых деревьев азиатской части СССР и Кавказа и проблема происхож-

дения плодовых деревьев / Избранные труды. Т. 2. М.; Л., 1960б.

Вавилов Н. И. Мировой опыт земледельческого освоения высокогорий / Избранные труды. Т. 5. М.; Л., 1965а.

Вавилов Н. И. Центры происхождения культурных растений высокогорий / Избранные труды. Т. 5. М.; Л.,

1965б.

Глонти Л. И., Джавахишвили А. И., Кигурадзе Т. В. Результаты работ Квемо-Картлийской археологиче-

ской экспедиции (1972—1973 гг.) // АЭГМГ. Вып. 4. 1975а.

Глонти Л. И., Джавахишвили А. И., Кигурадзе Т. В. Антропоморфные фигурки Храмис-Диди-Гора //

ВГМГ. Вып. 31-В. 1975б.

Григолия Г., Мирцхулава Г. Итоги работ по изучению каменного века в Мигрелии // ПАИ 1974 г. 1976.

Григолия Г. К., Окроперидзе Н. И., Барамидзе М. В., Джапаридзе Д. В., Джагамая Д. К. Итоги работы

Ингурской археологической экспедиции в 1969—1970 гг. // ТД СПИПАИ 1970 г. 1971.

Гуляев В. И. Становление производящего хозяйства в доколумбовой Мезоамерике // КСИА. Вып. 180.1984.

Джавахишвили А. И. Строительное дело и архитектура поселений Южного Кавказа в V—III тыс. до н. э.

Тбилиси, 1973.

Джавахишвили А. И., Нариманов И. Г., Кигурадзе Т. В. Южный Кавказ в VI—IV тыс. до н. э. // Кавказ в

системе палеометаллических культур Евразии. Тбилиси, 1987.

Джапаридзе О. М., Джавахишвили А. И. Культура древнейшего земледельческого населения на террито-

рии Грузии. Тбилиси, 1971.

Дьяконов И. М. Типы этнических передвижений в ранней древности // Древний Восток. № 4. Ереван, 1983.

Жуковский П. М. Культурные растения и их сородичи. М., 1964.

Иессен А. А. Кавказ и Древний Восток в IV и III тыс. до н. э. // КСИА. Вып. 93. 1963.

История первобытного общества. М., 1986.

Каландадзе К. С., Небиеридзе Л. Д., Каландаришвили Ш. И., Кинцураквили О. В. Итоги работ Цхалтуб-

ской археологической экспедиции // ПАИ 1979 г. 1982.

Каландадзе К. С. Неолитическая культура Западной Грузии в свете новых археологических открытий /

Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Тбилиси, 1969.

Кигурадзе Т. В. Периодизация раннеземледельческой культуры Восточного Закавказья / Автореф. дисс. …

канд. ист. наук. Тбилиси, 1975а.

Кигурадзе Т. В. Периодизация раннеземледельческой культуры Восточного Закавказья // Отчёт Квемо-

Картлийской археологической экспедиции (1965—1971 гг.). Тбилиси, 1975б.

Кигурадзе Т. В. Периодизация раннеземледельческой культуры Восточного Закавказья. Тбилиси, 1976.

Киквидзе Я. А. Земледелие и земледельческий культ в древней Грузии / Автореф. дисс. … д-ра ист. наук.

Тбилиси, 1975.

Коробкова Г. Ф. Хозяйственные комплексы ранних земледельческо-скотоводческих обществ Юга СССР.

Л., 1987.

Коробкова Г. Ф., Гаджиев М. Г. О культурных и хозяйственных особенностях поселения Гинчи (Даге-

стан) // СА. № 1. 1983.

Коробкова Г. Ф., Кигурадзе Т. В. К вопросу о функциональной классификации каменных орудий на Шу-

лаверис-гора // КСИА. Вып. 132. 1972.

Коробкова Г. Ф., Эсакия К. М. Обсидиановая индустрия Цопи // МАГК. № 7. 1979.

Кушнарёва К. Х. К проблеме кавказского мезолита // Историко-филологический журнал. № 3. Ереван, 1984.

Кушнарёва К. Х. Южный Кавказ в IX—II тыс. до н. э. СПб, 1993.

Кушнарёва К. Х., Чубинишвили Т. Н. Древние культуры Южного Кавказа Л., 1970.

Ламберг-Карловски К., Саблов Дж. Древние цивилизации. Ближний Восток и Мезоамерика. М., 1992

Лисицына Г. Н. Культурные растения ближнего Востока и юга Средней Азии в VIII—V тыс. до н. э. //

СА. № 3. 1970.

Лисицына Г. Н. Становление и развитие орошаемого земледелия в Южной Туркмении // Успехи средне-

азиатской археологии. Вып. 1. Л., 1972.

Лисицына Г. Н. Проблема становления производящих форм хозяйства в свете новейших палеоэтнобота-

нических исследований в Передней Азии // КСИА. Вып. 180. 1984а.

Лисицына Г. Н. К вопросу о раннем земледелии в Южной Грузии // Человек и окружающая его среда.

Тбилиси, 1984б.

Лисицына Г. Н., Прищепенко Л. В. Палеоэтноботанические находки Кавказа и Ближнего Востока. М., 1977.

Лукин А. Л. Неолитическое селище Кистрик близ Гудаут // СА. № 12. 1950.

Любин В. П. Мустьерские культуры Кавказа / Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Л., 1975.

Массон В. М. Поселение Джейтун. Л., 1971.

Массон В. М. Древнейший Ближний Восток: история земледельческо-скотоводческой экономики // Ар-

хеология Старого и Нового Света. М., 1982а.

Массон В. М. Введение // Энеолит СССР. Археология СССР. М., 1982б.

Менабде М. В., Кигурадзе Т. В., Гогадзе К. М. Результаты работ Квемо-Картлийской археологической

экспедиции (1978—1979 гг.) // АЭГМГ. Вып. 7. 1980.

Мунчаев Р. М. Энеолит Кавказа // Энеолит СССР. Археология СССР. М., 1982.

Мунчаев Р. М., Мерперт Н. Я. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии: Исследования

Советской экспедиции в Ираке. М., 1981.

Нариманов И. Г. Древнейшая земледельческая культура Закавказья // VII МКДП. Доклады и сообщения

археологов СССР. М., 1966.

Нариманов И. Г. Культура древнейшего земледельческо-скотоводческого населения Азербайджана: эпоха

энеолита VI — IV тыс. до н. э. / Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Тбилиси, 1982а.

Нариманов И. Г. Культура равнин Восточного Закавказья в ранней бронзе // Культурный прогресс в эпо-

ху бронзы и раннего железа: ТД Всесоюзного совещания. Ереван, 1982б.

Нариманов И. Г. Культура древнейшего земледельческо-скотоводческого населения Азербайджана. Баку, 1987.

Небиеридзе Л. Д. Итоги полевых работ неолитического отряда Причерноморской археологической экспе-

диции по изучению памятников каменного века в 1960 г. // Итоги полевых археологических иссле-

дований на территории ГССР в 1960 г. Тбилиси, 1961.

Небиеридзе Л. Д. Ранненеолитический памятник в Анасеули // Труды Института истории АН Грузинской

ССР. Т. 7. 1964.

Небиеридзе Л. Д. Неолит Западного Закавказья. Тбилиси, 1972.

Небиеридзе Л. Д. Даркветский многослойный навес // АО 1971 г. 1978.

Небиеридзе Л. Д. Ранние ступени развития западнокавказской раннеземледельческой культуры. Тбилиси, 1986.

Петров В. П. Подсечное земледелие. Киев, 1968.

Пхакадзе Г. Г. Некоторые вопросы энеолита Западного Закавказья // Сообщения АН Грузинской ССР.

Т. 130. № 1. Тбилиси, 1988.

Решетов А. М. Основные хозяйственно-культурные типы ранних земледельцев // Ранние земледельцы.

Л., 1980.

Сардарян С. А. Первобытное общество в Армении. Ереван, 1967.

Семёнов С. А. Происхождение земледелия. Л., 1974.

Синская Е. Н. Учение Н. И. Вавилова об историко-географических очагах развития культурной флоры //

Вопросы географии культурных растений и Н. И. Вавилов. М.; Л., 1966.

Соловьёв Л. Н. Неолитические поселения Черноморского побережья Кавказа: Нижне-Шиловское и Кист-

рик // Материалы по археологии Абхазии. Тбилиси, 1967.

Титов В. С. Первое общественное разделение труда: древнейшие земледельческие и скотоводческие пле-

мена // КСИА. Вып. 88. 1962.

Титов В. С. Некоторые проблемы возникновения и распространения производящего хозяйства в Юго-

Восточной Европе и на юге Средней Азии // КСИА. Вып. 180. 1984.

Торосян Р. М. Раннеземледельческая культура Армении: (По материалам поселения Техут) / Автореф.

дисс. … канд. ист. наук. Ереван, 1971.

Торосян Р. М. Раннеземледельческое поселение Техут. Ереван, 1976.

Формозов А. А. Обзор исследований мезолитических стоянок на Кавказе // СА. № 4. 1963.

Чартолани Ш. Г. К истории нагорья Западной Грузии доклассовой эпохи. Тбилиси, 1989.

Чубинишвили Т. Н. К древней истории Южного Кавказа. Тбилиси, 1971.

Чубинишвили Т. Н. Новые данные к истории раннеземледельческой культуры Квемо-Картли // ДПК.

№ 33. 1973.

Чубинишвили Т. Н., Кушнарёва К. Х. Новые материалы по энеолиту Южного Кавказа // Вестник общест-

венных наук АН Грузинской ССР. № 6. 1967.

Чубинишвили Т. Н., Челидзе Л. М. Итоги работ Квемо-Картлийской археологической экспедиции // ПАИ

1972 г. 1973.

Шнирельман В. А. Современные концепции происхождения производящего хозяйства // СА. № 3. 1978.

Шнирельман В. А. Происхождение скотоводства. М., 1980.

Шнирельман В. А. Возникновение производящего хозяйства / Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. М., 1989.

Braidwood R. J. The Near East and foundations for civilization. Oregon, 1952.

Braidwood R. J., Reed Ch. The achievement and early consequences of food-production // Gold Spring Handor

Simposia on Quantitative Biol. Vol. 22. New York, 1957.

Braidwood R. J., Howe B. Prehistoric investigations in Iraqi Kurdistan. Chicago, 1960.

Burney C. Excavations at Yanik-tepe, Azerbaijan, 1962 // Iraq. Vol. XXVI. Part 1. 1964.

Burton-Brown T. Excavations in Azerbaijan, 1948. London, 1955.

Cauvin J. Nouvelles fouilles a Tell Mureybet (Syria): 1971—1972. Rapport preliminaire // Annales

archeologiques arabes de Syrie. Vol. XXII. 1972.

Dyson R., Yong T. The Soldus Valley, Iran: Pisdelitepe // Antiquity. No. 133. Cambridge, 1960.

Flannery K. The ecology of early food production in Mesopotamia // Science. Vol. 147, No. 3663. Chicago, 1965.

Flannery K. Origins and ecological effects of early domestications in Iran and the Near East // Domestications of

Plants and Animals. London, 1969.

Flannery K. The Origins of the village as a settlement type in Mesoamerica and the Near East // Man, Settlement

and Urbanism. Hartfordshire, 1972.

Garrod D. The relations between Southwest Asia and Europe in the Later Paleolitique Age // Journal of World

History. 1953.

Harlan J. R. A wheat harvest in Turkey // Archaeology. Vol. 20. No. 3 1967.

Helbaek H. Textiles from Catal Huyuk // Archaeology. Vol. 16. 1963.

Helbaek H. First impressions of the Catal Huyuk plant husbandry // Anatolian Studies. Vol. XIV. 1964.

Helbaek H. Traces of plants in the early ceramic site of Umm Dabaghiyah // Iraq. Vol. XXXIV 1972.

Hours F., Copeland L., Aurenche O. Les industries paleolithiques du Proche-Orient, essai de correlation //

L′Anthropologie. No. 77, 1973.

Kenyon K. M. Excavations at Jericho, 1957—1958 // Palestine Exploration Quarterly. 1960.

Kirkbride D. A. Five seasons at the Pre-Pottery Neolithic village of Beidha in Jordan // Palestine Exploration

Quarterly. 1966.

Kirkbride D. A. Umm Dabaghiyan, 1972 // Iraq. Vol. XXXV. 1973.

Lisitsina G. The Caucasus — a center of ancient farming in Eurasia // Plants and Ancient Man. Rotterdam, Boston,

1984.

Mellaart J. Earliest civilizations of the Near East. London, 1965.

Mellaart J. The Neolithic of the Near East. London, 1975.

Neuninger H., Pittioni R., Siegl W. Frühkeramikzeitliche Kupfergewinnung in Anatolien // Archaeologia Austriaca.

No. 35. 1964.

Reed C. A. The pattern of animal domestication in the Prehistoric Near East // Domestication and exploitation of

plants and animals. London, 1969.

Reilly E. Tilkitepedeki ilk kazilar // TTAED. Vol. 4. 1940.

Ryder M. Report of textiles from Catal Huyuk // Anatolian Studies. Vol. XV. 1965.

Zeist van W., Woldring H. Postglacial pollen diagram from Lake Van in East Anatolia // Review of Paleobotany

and Palinology. No. 26. Amsterdam, 1978.

უძველესი კავკასია