|
<უკან დაბრუნება
С. Н. Кореневский
Проблемные ситуации «пост-убейдского периода» в Предкавказье
(4500-3500 лет до н.э.)
Keywords: Near East, Ciscaucasia, Eneolithic, Early Bronze Age, migration, climate dynamics, funerary rite, barrow, elite, weapons.
Ключевые слова: Ближний Восток, Предкавказье, энеолит, ранний бронзовый век, миграция, динамика климата, погребальный обряд, курган, элита, оружие.
S. N. Korenevskiy
Challenging Situations of the “Post-Ubeid Period” in Caucasus (4500-3500 BC)
An attempt is made in the article to examine the dynamics of cultural development dated to the beginning of the Copper and Early Bronze Age in the Northern Caucasus (second half of 5th - first half of 4th millennia BC). This period in the Near East archaeological literature is designated as the “Post-Ubeid period” and the beginning of the Uruk period. In the first part of the article the cultural-chronological situation is analyzed which is related to the radiocarbon dating of main archaeological sites in the Near East and their relation to those of the North Caucasus. Further, the author examines some questions are examined connected to the dynamics of cultural evolution in the Ciscaucasia just before the Maykop period and characterizes peculiarities of spatial and chronological localization of typological variants within the Maikop-Novosvobodnaya cultural community. He also discusses general characteristics of the metal production, military affairs, cults and beliefs, as well as emergence of barrow funerary rite in the North Caucasus region.
С. Н. Кореневский
Проблемные ситуации «пост-убейдского периода» в Предкавказье (4500-3500 лет до н.э.)
В статье предпринята попытка проследить динамику культурного развития в медном и раннем бронзовом веке в Предкавказье во второй половине V - первой половине IV тыс. до н.э. В археологической литературе по Ближнему Востоку этот отрезок времени известен как пост-убейдский период и начало урукского периода. Анализируется культурно-хронологическая ситуация, связанная с радиоуглеродным датированием памятников Переднего Востока и их соотношением с археологическими комплексами Северного Кавказа. Далее изучаются вопросы, касающиеся динамики развития культур в Предкавказье непосредственно в предмайкопский период. Характеризуются особенности пространственно-хронологической локализации типологических вариантов майкопско-новосвободненской общности. Рассматриваются наиболее существенные черты металлопроизводства, военного дела, культов и верований, а также проблема становления курганного обряда погребения на Северном Кавказе.
Период позднего халколита, датируемый 4500-3500 гг. до н. э., для населения Ближнего Востока, Ирана, Кавказа рассматривается как время кардинальных культурных изменений, в ходе которых на смену памятникам убейдской эпохи приходят памятники времени урукской культуры. На разных территориях они имели свой колорит и не обязательно были связаны с собственно уроженцами Южной Месопотамии. На эту актуальную тему проводятся специальные конференции и издаются сборники работ (например, Мarro 2012). Глобальные климатические изменения в рассматриваемый период провоцировали как широкие миграции, так и состояние стагнации культурных образований. Так, время около 4500-4000 кал. лет до н.э. было этапом максимального потепления и увлажненности атлантического периода голоцена (5600-5300 л. н.). Оно соответствовало финалу Убейда и переходу от убейдской культуры к урукской. Эти условия сохранялись до периода 3400-3100 до н. э., то есть до эпохи Джемдет-Наср, когда наступило раннесуббореальное похолодание. Упомянутое выше климатическое явление выражалось в разных регионах неодинаково. В Предкавказье начало суббореального периода могло быть связано с иссушением климата и появлением снежных зим (Спиридонова, Алешинская 1999: 23). В целом, можно приди к выводу, что первая волна глобальных перестроек в культурах ранних земледельцев и скотоводов приходилась на конец климатического оптимума атлантического периода голоцена около 4000 г. до н.э., вторая волна трансформаций соответствовала концу второй половины атлантика около 3400—3000 лет до н. э. и началу раннего суббореального периода (SB1). Диапазон с 4000/3900 по 3500/3400 лет до н.э. можно рассматривать как относительную стагнацию в развитии культур ранних земледельцев и скотоводов. На Ближнем Востоке и Кавказе она совпадает с урукской эпохой и распространением культур с признаками протоцивилизации (Кореневский 2012а), проявляющейся в сложении иерархических обществ с выделением воинской страты, но еще не порвавшей с престижем символики труда, а также с распространением знаковых систем на керамике. В фокусе настоящей работы находятся материалы Предкавказья, для которых имеются даты в интервале 4500—3500 лет до н. э.. По европейской терминологии культур Ближнего Востока, отраженной в схеме А. Флетчер (Fletcher 2007), они связаны с временем позднего халколита и особого переходного периода от эпохи Убейда ко времени раннего и среднего Урука. По схеме Б.Хелвинг (B. Helwing), под понятием «поздний Убейд» подразумевается период 5100-4400 лет до н.э.; поздний халколит 1 (LC1) датируется 4400-4000 гг. до н. э. (Арслантепе VIII); поздний халколит 2 (LC2) - 4000/3950-3400 лет до н. э. (Арслантепе VII). Однако есть и иные схемы. Так, М. Ротман (M. Rothman) период 4700-4400 лет до н. э. рассматривает как переходный Убейд (Terminal Ubeid), поздний халколит 1 (LC1) датируется 4400-4000 гг. до н. э., поздний халколит 2 (LC2)-4000/3950-3650 лет до н. э., поздний халколит 3 (LC3) - 3650-3450 лет до н.э. (Fletcher 2007: 191-202). В области дунайских культур на рассматриваемый период приходятся этапы Триполья BI-BI/BII - BII-СI (Вiдейко 2003). В отечественной литературе для времени 4700/4500-4000 лет до н. э. было введено понятие «предмайкопский период», то есть период после эпохи, связанной с Нальчикским могильником, до становления майкопской культуры, или майкопско-новосвободненской общности (МНО) (Кореневский 1994; 2012). Время распространения памятников майкопской культуры сначала рассматривалось как энеолит (Формозов 1965), а затем как ранний бронзовый век Кавказа, чему способствовали первые массовые анализы бронзовых майкопских изделий на медной основе, проведенные И. Р. Селимхановым (Селимханов 1960). Но его понятие «медно-мышьяковый век» (верное по сути) не прижилось. Проблем, по которым можно вести дискуссии, для времени конца эпохи Убейда и начала Урука, очень много. В число обсуждаемых тем для нашего очерка мы включили только следующие вопросы: 1) о культурной ситуации и её динамике в Предкавказье во второй половине V тыс. до н.э. - первой половине IV тыс. до н.э.; 2) о формировании оружия на медной основе у населения Предкавказья; 3) о возникновении курганного обряда; 4) об общих чертах религиозных представлений. Фон для рассматриваемых тем на Ближнем Востоке и в Иране составляют такие важные для освещения пост-убейдского периода феномены, как слой поселения Тепе Гиссар I на северо-западе Ирана с датами переходного периода к слою Гиссара II (4720-4520 - 3980-3540 BC) (Voigt 1987). В центральном Иране ко времени позднего халколита относятся слои Сиалка I и III2-3, время которых заканчивается около 4000 лет до н.э. Начало IV тыс. до н.э. увязывается со слоями Сиалка III4-5, которым предшествует хиатус. В этих слоях найдена втульчатая мотыга из металла на медной основе и кинжальные клинки (Ghirshman 1938). Слой раннего урукского периода датируется около 3800 г. до н. э. (Petrie 2013). Е.Хенриксон датирует слой Суз I, некрополь 24-23, откуда происходит втульчатый короткообушной топор, временем 4100-3700 лет до н.э. (Henrickson 1985: 101). Со слоем Сиалка III4-5 сопоставляется слой Тепе Габристан II9-10, где зафиксированы следы отливки комплексных топоров-мотыг и кинжалы с бесчеренковой рукояткой (Majidzadeh 1979; Fazeli 2004). В Восточной Анатолии с пост-убейдским периодом соотносится слой Арслантепе VIII (4300-4000 лет до н.э.) (Marro et al. 2011). Слой Арслан-тепе VII датируется уже урукским периодом (4000? - 3700-3400 лет до н.э.) (Nocera 2000). Для территории Сирии и Северной Месопотамии хронология памятников пост-убейдского времени или раннего урукского периода достаточно дискуссионна. Дж. Отс к периоду позднего Убейда относит слои поселения Тель Брака 18/19-22. Слой XII Тепе Гавра датируется ей около 4000 г. до н. э. Со временем раннего урукского периода она сопоставляет слой 19 Тель Брака и синхронизирует его со слоем Гавра XIA. Дата последнего слоя связывается с периодом после 4000 лет до н. э. Слои 18-14/13 Тель Брака Дж. Отс датирует средним урукским периодом, около 3500 лет до н. э. (Oats 2004). Р. М. Мунчаев, Н. Я. Мерперт и Ш. Н. Амиров датируют слои XIIA, XII и XIA Тепе Гавра в диапазоне 3900-3500 лет до н. э., слои XI, XA, X и IX - 3500-3100 лет до н.э.¸ слой VIII - первой половиной III тыс. до н.э. (Мунчаев и др. 2004: 209). Существенно более ранним временем датируют слои XII-IX Тель Гавры археологи, опирающиеся на радиокарбонные даты. Так, Р.Мэтьюс датирует слои 19 и 18 Тель Брака временем 43-40/39 вв. до н.э. и сопоставляет их со слоями Тепе Гавра XI-XIA (Matthews 2000). К. Марро (Marro 2012: 13-38) опубликовала хронологическую схему памятников Плодородного полумесяца, в которой слои Гавры XII-XIIA она относит ко времени около 4500 лет до н.э., слои Гавры XI, XIA - к периоду 4300-4000 лет до н.э., синхронизируя их с Арслантепе VIII. С временем 4000-3500 лет до н.э. сопоставляются только слои Гавры VIII. Таким образом, опорный для Северной Месопотамии памятник Тепе Гавра сейчас отражает довольно сильное расхождение в хронологии слоев пост-убейдского и урукского времени. В целом приведенный выше краткий экскурс в хронологию памятников Северной Месопотамии показывает, что здесь пока еще сохраняются расхождения в абсолютных датировках слоев поселений пост-убейдского времени и начала урукской эпохи в диапазоне 4500-3500 лет до н.э. На Южном Кавказе с временем постубейдского периода или позднего халколита 1 и 2 соотносятся слои поселения Овчулар-тепеси (4300-4000 лет до н.э.) (Marro et el. 2011), а также различные памятники позднего энеолита этого региона. Некоторые из них, как, например, памятники Сиони-Цопи, пока не имеют своих радиокарбонных дат и достаточно дискуссионны по своей хронологии. С началом IV тыс. до н.э. на Южном Кавказе связывается распространение памятников лейлатепинской культуры, отдельные даты которой в Азербайджане уходят даже в конец V тыс. до н.э. (Мусеибли 2007). Таковы даты самого поселения Лейлатепе, поселения Беюк Кесик и курганов Союг Булаг Приведу некоторые из них, используя сводку Н. Мусеибли (2007). Могильник Союг Булаг, к.8 3790-3710 лет до н.э.; к.9 - 3650—3630 лет до н.э.; к.11- 3930-3810 лет до н.э.; к.14 - 3700—3640 лет до н.э. (Museibly 2014: 48); Союг Булаг, к. 1/2006 - 3951-3789 лет до н.э. 2-й сигмы (Lionnet et el. 2008); Лейла тепе - 3960-3750 лет до н.э. (Кореневский 2011:33). В Грузии с началом IV тыс. до н.э. соотносится нижний слой V поселения Бериклдееби (3956—3796 лет до н.э.) (Кiguradze, Sagona 2003). В Армении временем 4000—3700 лет до н. э. датируются находки горизонта II в пещере Арени (Areshian et el. 2012; Зардарян 2008) и находки на пос. Техут с керамикой лейлатепинской культуры, включая небольшой клинок на медной основе с намечающейся черенковой рукояткой. В слое горизонта II пещеры Арени найдена медная руда, небольшой кинжал с бесчеренковой рукояткой, длинный медный стержень и тигли. В этом же слое, как пишут авторы раскопок, есть находки майкопской керамики, но пока эти фрагменты посуды в печати не продемонстрированы (Bobokhyan et al. 2014: 289). В ином центре формирования культур медно-бронзового века, в дунайском регионе, важнейшим событием второй половины V тыс. до н.э. стал финал культур блока Коджадермен-Гумельница-Караново VI-Варна, Тиссаполгар и Триполье ВI, про изошедший около 4300/4200 лет до н.э. На его месте сформировался новый блок культур Чернавода I, Бодрокерестур, Сэлкуца IV, Галатин, Триполье BI—BII, ВII, CI (Тодорова 1989: 230—231). В это же время произошла заметная трансформация в особенностях металлопроизводства. По терминологии Н.В.Рындиной, продукция фракийско-нижнедунайского очага металлообработки меняется на изделия среднедунайского (тисо-трансильванского) очага (Рындина 1998: 191-192). Археологические памятники предмайкопского периода в Предкавказье (4500-4000 лет до н. э.) уже достаточно подробно рассматривались в печати. В настоящий момент мы акцентируем внимание на общих вопросах этой эпохи с учетом последних публикаций. Памятники Западного Предкавказья во второй половине V тыс. до н.э. представлены комплексами культуры накольчатой жемчужной керамики (НЖК). В предгорьях Адыгеи к ней относятся поселения Мешоко, Мешоко-Навес, Ясенева Поляна, Унакозовская пещера, Хаджохские навесы и иные. На равнине Закубанья расположено поселение Свободное. В Центральном Предкавказье к кругу этих памятников относится поселение Замок. На нем хорошо прослеживаются контакты с племенами центра Большого Кавказа. Даты упомянутых выше бытовых комплексов связаны со второй половиной V - началом IV тыс. до н.э. (4500-3800 лет до н.э.). Керамический комплекс поселений культуры накольчатой жемчужной керамики включает круглодонную посуду с лощеной поверхностью, напоминающую керамику северомесопотамского теля Ярым III, и плоскодонную керамику с минеральными примесями в тесте. Среди орнаментов присутствуют отпечатки гребенчатого штампа. Керамический набор, таким образом, отражает синкретизм ближневосточных форм и керамики, тяготеющей по формам орнамента к культурам Восточной Европы (Кореневский 1998: 97-100; 2008:84-87; 2008а: 132-134). Похожие формы круглодонной посуды известны на поселениях Западной Грузии, что дало повод В.А.Трифонову назвать такую культуру дарквети-мешоковской (Трифонов 2001). Происхождение носителей культуры накольчатой жемчужной керамики не ясно. Можно ставить вопрос как о южных компонентах, уходящих по аналогиям за Большой Кавказский хребет, так и о восточноевропейских элементах. В целом, полностью сложившаяся культура населения Западного Предкавказья и Кавминвод отмечается для середины и второй половины V тыс. до н.э.
Другой тип памятников отражают поселения типа Тяллинг в Чечне (Корневский, Тайсумов 2011), Редант под Владикавказом в Северной Осетии (Кореневский 2013б) и Агубековское поселение (Кричевский, Круглов 1941). Для них показательна керамика с гребешковым оформлением венчика. Два первых поселения содержат керамику куро-араксской культуры. Одиночные даты поселений Тяллинг и Редант указывают на время около 3700-3500 лет до н.э.. Население, оставившее их, было связано с Центральным Предкавказьем без какого-либо влияния восточноевропейских племен. Памятники типа Редант под Владикавказом явно оставлены мигрирующими сюда людьми с Южного Кавказа (Кореневский, Тайсумов 2011; Кореневский 2013б). Погребальные традиции культуры накольчатой жемчужной керамики фиксируются плохо. Лишь в слое Унакозовской пещеры найдены захоронения людей (мужчины и двух детей) в сильно скорченном положении, видимо, как следствие их связывания в рамках погребального обряда. Даты погребений в Унакозовской пещере - 4720-4580 лет до н.э., 4460-4350 лет до н.э. (Кореневский, Ловпаче 2009:9). О погребальных традициях населения, оставившего поселения типа Тяллинг и Агубеково, мы ничего не знаем. Хозяйственно-культурный тип оседлых охотников и скотоводов был связан с пастушеским хозяйством без использования лошади для верховой езды, разведением коров, овец, содержанием свиньи, собирательством и интенсивной охотой на благородного оленя.
Третий компонент населения Предкавказья составляли носители древнейших курганных обрядов, так называемой протоямной культуры. Они были тесно связаны с восточно-европейским компонентом. Ареал древнейших курганов охватывает равнины Западного Предкавказья и Терской области вплоть до Моздокской степи, долины р.Сунжа и г.Грозный. Древнейшие курганы Предкавказья представляют собой в основном невысокие (до 1 м в высоту) земляные насыпи, под которыми в центре располагается захоронение в яме или катакомбе. Покойных укладывали по центру погребального пространства скорчено на спине, со стопами ног, поставленными на землю плашмя. Стопы ног, череп и кисти рук обильно посыпались охрой. Могилы имеют устойчивую ориентировку с запада на восток. Покойный укладывался теменем на восток, так что его лицо было обращено в сторону запада, где, вероятно, находилась «земля предков» или мир иной. Инвентарь включал орудия: каменные тесла, ножевидные пластины. Ножевидные пластины вкладывались в руку усопшему или располагались у кисти. Так же «под рукой» размещалось каменное тесло. Такую традицию погребальной практики мы называем конкретно-орудийной (Кореневский 2009: 28-39). Локальным своеобразием отличаются погребения с энеолитическим инвентарем из района р.Сунжи в Самашкинском могильнике. Одно из них - п.43 к.3 (рис.1:1-4). Погребенный лежал скорчено на левом боку, головой на юго-восток, левая рука вытянута, правая согнута в локте, кисть руки расположена под углом к лучевой и локтевой костям. Погребальная конструкция напоминает камеру катакомбы. В комплекс инвентаря входили длинная ножевидная пластина, кремневый скол и маленькое медное тесло длиной 5 см при ширине 2 см, совершенно непохожее на изделия майкопской культуры. Ножевидная пластина и тесло лежали на комке охры перед грудью погребенного. Данное захоронение входило в группу основных комплексов этого кургана, перекрытых первой насыпью. Два других погребения кургана 3 под насыпью 1 получили номера 23 и 44. Погребение №23 было совершенное в катакомбе с положением покойного скорчено на спине. Форма ямы не прослежена. В погребении 44 покойный лежал скорчено на левом боку, левая рука вытянута перед корпусом, правая согнута в локте, кисть неестественно резко развернута под прямым углом к лучевой и локтевой костям. Находки ограничивались двумя камнями за спиной. Группа этих погребений может датироваться эпохой предмайкопского периода или ранним майкопским временем, так как насыпь 2 была связана с п. 8, в комплекс которого входило бронзовое кольцо с расходящимися концами, так называемый псевдопсалий позднемайкопского периода (Кореневский, Бурков 2014:75-77, рис.10:2-5). Поза покойного скорчено на боку, с одной рукой, согнутой в локте, а другой - вытянутой перед туловищем, будет в дальнейшем одной из характерных поз для погребальной традиции долинского варианта МНО, явно указывая на его местные (предкавказские) корни. Предметами социального престижа в предмайкопский период могли служить пластинчатые медные браслеты, бусы из пасты, подвески из клыка кабана, костяные цурки. Одно из захоронений с бронзовым браслетом было найдено в п.2 к.2 у ст.Черноярской в Моздокской степи (рис.1:5-11) (Кореневский, Габуев 2014). Погребенный лежал в катакомбе, скорчено на спине, и был ориентирован головой на юг. Все захоронение было усыпано охрой. При покойном были найдены в области шеи и груди медные бусы (143 шт.), пастовые бусы, кремневый наконечник, костяная пектораль из клыка кабана. На левой руке, ниже локтевого сустава, находился медный браслет диаметром 8 см из раскованной пластины шириной 2 см и толщиной 2 мм, с заходящими друг на друга концами. Браслет был изготовлен из чистой меди (табл.1)1.
Это второй случай находки медного браслета в погребениях предмайкопского периода в Предкавказье. Первый случай связан с п.3 к.1 у хут.Стеблицкого. В нем был зафиксирован пружинный браслет в 4 витка, типичный для украшений этой категории дунайского энеолита и хорошо представленный в погребениях могильника Джурджулешть времени Триполья ВI (Кореневский 2012). Аналогией находке из энеолитического захоронения у ст.Черноярской являются браслеты из медной ленты прямоугольного сечения, согнутые в один оборот с заходящими концами. И. В. Манзура и Т. А. Орлова рассматривают их как первый вариант третьего типа медных браслетов эпохи энеолита. Такие украшения характерны для раннего энеолита культур Подунавья (культура Тиса). Их носили на руке выше локтя, как это можно понять по изображениям на статуэтках сидящих богинь (Манзура, Орлова 2010: 88). Не менее интересны аналогии маленьким пастовым бусам. Они связаны с п.3 к.1 раннего псекупского варианта МНО в мог. Кудахурт (Кореневский и др. 2008: 154, табл.1:27)2. В кургане 7 у с.Комарово зафиксирован древнейший пример человеческого жертвоприношения во время похорон в кургане представителя протоямной культуры. В другом кургане 2, вероятно, обнаружены остатки тризны. Обломки входящих в неё сосудов напоминают керамику майкопской культуры (Кореневский, Наглер 1987: 83, рис.5). Это ставит вопрос, на который пока трудно однозначно ответить, так как имеется несколько вариантов объяснения подобной ситуации. Первый вариант таков: сосуды датируются временем Триполья ВI, к которому относится сам комплекс халколитической эпохи, но это маловероятно, поскольку для МНО неизвестны даты времени Триполья BI. Второй вариант объяснения предполагает, что интересующее нас погребение в рассматриваемом кургане датируется началом распространения майкопских памятников в окружающей местности, поскольку от галюгаевских поселений майкопской культуры до с.Комарово не так уж далеко. Хозяйственно-культурный тип носителей древнейших курганных обрядов, вероятно, был связан с охотой, собирательством и пастушеским скотоводством. В Предкавказье их поселения не выявлены; керамика в погребениях фиксируется редко в виде небольших горшочков (Кореневский 2012: 147—148, 150, 165, 205).
Оружие халколитической эпохи племен Предкавказья в археологических находках представлено каменными навершиями булав с четырьмя (Мешоко) и двумя (Водопадный) выступами, а также роговым клевцом (Свободное). Лук был крупный, наконечники стрел имели большие размеры, до 3-4 см в длину. Боезапас стрел носился в руке. В ходу были кинжалы из кости и кинжалы с костяной основой и кремневыми вкладышами по лезвиям, копья и дротики с каменными наконечника ми. Существование остальных типов вооружения, как, например, деревянных палиц, может только предполагаться. Однако следует подчеркнуть один очень важный факт. О распространении в это время у племен Предкавказья каменных топоров с втулкой по середине корпуса мы ничего не знаем, хотя такое оружие для этого времени уже имело место у племен дунайского энеолита (Кореневский 2010). О знакомстве с изделиями из меди племен предмайкопского периода имеются довольно расплывчатые сведения, но они однозначно говорят, что такое событие уже состоялось. Медные изделия в памятниках Предкавказья в предмайкопский период встречаются в качестве несложных украшений, как, например, редко находимые медные скорлупки и медные браслеты. По составу металла это чистая медь (Černych 1991: 590-591). Сопоставление наборов микропримесей металла медного браслета и бусины из к.2, п.2 у ст.Черноярской приводит к мысли, что они относятся к разным образцам медного сырья. Так, примесь никеля более 0,1% выделяет состав браслета из всех известных изделий эпохи халколита предмайкопского периода на юге Восточной Европы. Отражает ли такое явление местный кавказский металл, так как такой же примесью никеля обладает молот из Ругуджи? (Černych 1991:590-591). Для ответа на него у нас еще мало информации, кроме того, методически изделия из чистой меди очень трудно сопоставлять с конкретными источниками. По форме медные скорлупки и браслеты тяготеют к образцам таких украшений из Подунавья. Как известно, медные изделия, в том числе и браслеты, изредка встречаются на Южном Кавказе в V тыс. до н.э., в период, синхронный убейдской культуре Месопотамии, но здесь они еще не зафиксированы данными погребальных обрядов (Bobokhyan et el. 2014: 283-303). В целом, влияние стандартов дунайских культур, связанных с областью социального престижа, на население протоямной культуры в Предкавказье прослеживается достаточно определенно, как уже отмечалось ранее (Černych 1991). Об орудиях ударного действия из меди этого времени в Предкавказье известно мало. В погребальные обряды местных племен они не включались. Пока находка маленького медного тесла в погребении кургана Самашки является уникальной. Она как бы заменяет в данном случае положение в могилу каменного тесла, довольно типичного орудия для погребальной практики протоямной культуры, в сочетании с длинной ножевидной пластиной из кремня (Кореневский 2012). Была ли в это время уже в Предкавказье обработка меди? Трудно сказать, но не исключено. Распространение оружия ударного действия на медной основе в Предкавказье возможно фиксировать, скорее всего, ко времени распространения в Подунавье топоров-тесел типа Ариушд и Ясладань, что связывается с блоком культур Чернавода I, Бодро керестур, Галатин, Сэлкуца IV. Несколько из них было отмечено Е.Зичи как случайные находки из Приэльбрусья и Прикубанья (Zichy 1897). Находка топора-тесла типа Ариушд из ст.Усть-Лабинской позволяет принимать такое явление как факт (Кореневский 2011:246, рис.47: 2, 4). К этой серии орудий дунайских типов тяготеет топор-клевец из Веремья. Его связь с поселением трипольской культуры, давшим ему название, также не документируется. Поэтому как, откуда и когда это орудие попало в Киев к началу XX века, остается неясным (Кореневский 2011: 65-67).
Топор-клевец из Веремья (рис.2:1, 2), хотя и отличается от топоров типа Ариушд отростком на обухе, но по конструкции грибовидной втулки, способу отливки в брюшко, вполне сопоставим с ними, а также с закавказскими случайными находками и с топорами Приереванского клада (Кореневский 2011: 247—248, рис.48:1, 2). Последнее обстоятельство позволяет ставить вопрос о хронологии этих орудий в рамках даты топоров типа Ариушд, то есть времени Триполья BI-BII и BII-CI - 4300/4200-3800/3700 BC. Функциональное предназначение топора-клевца из Веремья крайне интересно. Режущий край лезвия у него намеренно срезан (не спилен!) и затуплен поперечными ударами каким-то клином (рис.2: 3), конец стержня на обухе загнут при отливке или при обработке орудия, когда оно еще находилось в разогретом состоянии. В итоге топор оказался «убитым», то есть заведомо не пригодным для выполнения своих рабочих (военных) функций. Это, видимо, было орудие-жертва. Состав металла топора - мышьяковая медь (Черных 1966:120, ан.393). Есть мнение, что эта вещь попала в Поднепровье из ареала куро-араксской культуры (Збенович 1987: 114; Рындина 1998:137). Но вопрос, когда и кем было сделано такое орудие на Кавказе, не ясен. В комплексах с керамикой куро-араксской культуры такие орудия пока не обнаружены. Даже ближайшие аналогии - топоры-клевцы Приереванского клада зафиксированы вне культурного контекста (Кореневский 2011: 66). Традиция «убивать» (то есть намеренно портить) своё оружие и металлические предметы прослеживается пока лишь у племен майкопско-новосвободненской общности, если мы вспомним намеренно изогнутый меч в п. 5 к. 31 могильника Клады (Резепкин 2012). Таким образом, вопрос, кто сделал и кто «обезвредил» топор-клевец из Веремья, остаётся открытым. Причастны ли были к его изготовлению майкопские кузнецы или кузнецы куро-араксской культуры - тема самых общих рассуждений. О религиозных верованиях носителей культур предмайкопского периода говорят находимые в слоях поселений статуэтки женщин, связанные с поклонением великой богине-матери. Находка такой сидящей фигурки на пос. Тяллинг по аналогии с фигуркой из Галгалартепеси (Нариманов 1987: 224, рис.28) указывает на южное направление, на область верований, прослеженных на памятниках культуры Шулавери-Шомутепе (Кореневский, Тайсумов 2011: 17-46) (рис.3:1-3). С магией плодородия и жертвоприношений связаны фигурки баранов (рис.3: 4) явно курдючной породы. Они отражают большую роль овцеводства у местного населения. Племена Западного Предкавказья и племена протоямной культуры могли поклоняться зооморфному божеству в образе головы дракона или кабана, лошади (онагра). На поселениях эпохи энеолита Поволжья времени хвалынской культуры, в погребениях протоямной культуры юга Восточной Европы или как случайные находки встречаются каменные навершия с такими изображениями, выполненные в реалистичной или абстрактной манере. В их основе лежит представления о волшебном звере с головой кабана, превращающейся в голову дракона-ящера (Кореневский 2008б). Иногда им придается абстрактная форма, в которой закодирован некий зооморфный образ (Кореневский 2012: 69-73) (рис.3: 5, 6).
Погребения с такими предметами, по всей вероятности, могут рассматриваться как могилы культовых лидеров локальных групп по движных охотников и скотоводов. Они еще находятся на стадии обозначения социального положения сородича в погребальном обряде средствами эгалитарной культуры и не связаны напрямую с элитными погребениями военных вождей, так как в захоронениях отсутствуют престижное оружие и золото. Исключение составляет только п. 4 могильника Джурджулешть, в котором погребенный мужчина - представитель местного населения протоямной культуры, был положен со знаками элитного ранжирования - золотыми подвесками, знаками магии (лопатка животного), оружием в виде деревянного меча с кремневыми вставками по лезвию и медным стилетом. Такое исключение можно объяснить близостью района к зоне активных военных действий с распространением каменных втульчатых топоров-молотов Дунайского региона (Кореневский 2011а; 2012: 183, рис.51:3). Вблизи от границ Предкавказья, в могильнике Архара, к. 27, п. 3, найден небольшой глиняный сосуд, на котором было изображено дерево, вероятно, Древо Жизни (Даниленко 1974:52, рис.27) (рис.3:7). Подобные растения изображались на керамике племен трипольской культуры (Черныш 1982: 304, табл. LXXXIII:15), что позволяет ставить вопрос о широком распространении такого символа плодородия в мифах разных народов и заставляет искать его локальные проявления. В итоге можно придти к заключению, что в предмайкопский период население предгорного и степного Предкавказья не было единообразным и различалось по своей группировке в зависимости от тяготения к бассейну Кубани, Терека, к Западному или Центральному Предкавказью. Его составляли как аборигенные племена, которые для второй половины V тыс. до н.э. можно рассматривать в качестве населения с долговременным периодом обитания, базировавшегося на собственно кавказских традициях керамического производства (группы Тяллинг и Редант), а также группы аборигенного населения, имевшего смешанные керамические традиции с формами ближневосточной посуды и местными типами керамики, украшенной разными накольчатыми штампами и накольчатым жемчужным орнаментом (группы культуры накольчатой жемчужной керамики (НЖК)). Особым компонентом в составе аборигенного населения рассматриваемого периода можно считать носителей древнейших курганных обрядов, тяготеющих по своим погребальным традициям к степному, южному восточноевропейскому массиву племен, наследников хвалынско-среднестоговской общности, составляющих во второй половине V тыс. до н.э. понто-предкавказскую общность племен т.н. протоямной культуры (Кореневский 2012). В это время фиксируются опосредованные контакты предкавказского населения с племенами дунайского халколита, от которого аборигены воспринимали престижные ценности в виде медных украшений, такие как, например, браслеты. По формам оружия местное население, не знавшее каменных топоров-молотов с отверстием, несколько уступало племенам Подунавья с их арсеналом оружия ударного действия, но находилось на одной с ними ступени развития по типам оружия для боя на дальней дистанции. Войны того времени носили характер, присущий первобытному обществу (Дейви 2009), хотя скотоводческий тип экономики и подвижность пастушеских племен создавали предпосылки для постоянной военной угрозы. В любом случае, выделения особых военных лидеров в Предкавказье того времени мы не знаем, как и особо престижного оружия. В погребальных традициях протоямной культуры нашло место подчеркивание, главным образом, престижа труда мужчин инструментами деревообработки, каменными теслами и ножевидными пластинами. Племена сохраняли эгалитарный уровень развития общества с начальными формами социального ранжирования, с подчеркиванием также престижа стрельбы из лука (стрелы) и культа (скипетры).
Новая эпоха позднего халколита Предкаказья связана со сложением в начале IV тыс. до н.э. майкопско-новосвободненской общности, распространившейся по всему Предкавказью. Её начало совпадает с такими важными событиями в жизни кавказского населения, как распространение изделий из медно-мышьяковых бронз, литье оружия и инструментов на медной основе, знакомство с изделиями из золота и серебра, производство посуды из цветных металлов. Она отражала создание престижных ценностей военизированного общества, которое предполагало выделение военных и культовых лидеров, строительство больших курганов и резкую перемену в принципах погребальной практики. В эпоху майкопско-новосвободненской общности племена Предкавказья достигли стадии протоцивилизации и использования знаковых систем, запечатленных на керамике (Кореневский 2013а: 63—84). В истоках сложения майкопско-новосвободненской общности, как давно было отмечено М.Гимбутас, лежало предположение о перемещении в Предкавказье населения с Ближнего Востока (Gimbutas 1956: 58—59). В настоящее время никто это не отрицает, но конкретизация подобного процесса превратилась в особо сложную задачу. Рассуждения на данную тему возможны только при наличии разработок типологии всего керамического фонда МНО, типологии всех вещей на медной основе, типологии её погребальных обрядов и анализа результатов радиоуглеродного датирования. Обстоятельства сложения МНО. На основании классификации всего керамического фонда майкопской культуры, как его представляли А. А.Иессен, Е. И.Крупнов и Р. М. Мунчаев - в виде многокомпонентного явления, возможно рассматривать майкопско-новосвобоненскую общность, на основании форм её диагностических типов, как состоящую из четырех типологических вариантов. Каждый из них имеет свой путь сложения и особенности ареала. В общность они объединяются целым рядом показателей, которые в своем комплексе (а не по отдельности) делают её своеобразным феноменом IV тыс. до н.э. для всей Евразии. К ним можно отнести керамику, изготовляемую без минеральных примесей из хорошо отмученной глины, со знаками на плечиках или на дне; курганный обряд захоронения с различными формами погребальных сооружений — в виде ям, катакомб, погребений на горизонте, каменных навалов, гробниц из булыжника, гробниц из каменных плит; наличие выкладок на дне могилы галькой, плитами, реже глиной; скорченное на боку положение покойного, часто посыпанного охрой; сдвиг костяка спиной к стенке могилы, расстановка инвентаря вдоль стен, положение орудий и оружия под стенку могилы или в угол. Для поселений типичны наземные строения или полуземлянки, характерны турлучные конструкции. Особо показательны глиняные приставки к очагам, так называемые «конусы». Из металлической утвари уникальными для своей эпохи изделиями являются сосуды, изготовленные из меди, золота и серебра, подвески из золота с нанизанным сердоликовым камешком. Проблему сложения вариантов МНО полноценно рассматривать еще рано, так как многие компоненты ее материальной культуры остаются неизученными. Так, керамический комплекс майкопских поселений включает как престижную керамику высокого класса без минеральных примесей, которую изготовляли профессиональные мастера, так и посуду ординарного класса с минеральными примесями, не требующую использования столь сложных технологий и стандартов. Последняя категория керамики исследована гораздо хуже, так как она редка в погребальных комплек сах, но именно за ней могут стоять ее изготовители - рядовые общинники. Самое простое объяснение появления памятников МНО в Предкавказье вследствие миграции с юга носителей культурных традиций лейлатепинской культуры также требует уточнения. Большую сложность в сопоставлении керамики лейлатепинской культуры с майкопской представляет отсутствие общей типологии посуды лейлатепинской культуры и изучения состава ее формовочных масс по методу А. А.Бобринского. Далее, следует отметить, что имеет место разница в условиях быта населения и связанных с ним культов. Так, для лейлатепинской культуры свойственна сырцовая архитектура, для майкопской культуры мы можем говорить о наземных легких строениях с использованием турлука и полуземлянках. Важно подчеркнуть, что для майкопского варианта МНО характерны глиняные приставки к очагам как непременный атрибут культа и быта. Для лейлатепинской культуры, исследуемой на территории Азербайджана, информация о таких предметах из поселений Лейлатепе и Беюк Кесик в печать пока не попадала, хотя изделия этой категории известны по случайным находкам (Хишкадере) (Ахундов, Махмудова 2008; Кореневский 2013в: 107, рис.4: 5, 6).
В особую тему превращается вопрос о формировании погребального обряда майкопского варианта МНО и его соответствия погребальным обрядам лейлатепинской культуры. Не менее сложна проблема формирования металлокомплекса МНО. Он явно имеет свою специфику, так как металлообработка является особой субкультурой в культуре общности, со своей историей сложения, присущими ей технологиями производства, особенностями типообразования, а также традициями использования изделий из металлов в погребальном обряде (Кореневский 2011). Ниже кратко рассмотрим памятники всех четырех вариантов МНО и затронем вопрос об их ранних проявлениях. Галюгаевско-серегинский (или собственно раннемайкопский) вариант. Керамический набор галюгаевско-серегинского варианта посуды близок к керамическому комплексу лейлатепинской культуры, но не тождественен ему. Бытовые памятники галюгаевско-серегинскго варианта характеризуются глиняными приставками к очагам, которые совершенно не типичны для лейлатепинской культуры и имеют свои аналогии в слое XII Тепе Гавра. (Кореневский 2013в: 67). Радиокарбонная хронология МНО представлена тремя диапазонами: ранним, средним и поздним. Ранний диапазон имеет выражение в датах 39-38/37 вв. до н. э., средний 38/37-35/34 вв. до н. э. и поздний 34-30/29 вв. до н. э. Больше всего известно дат среднего диапазона. Дат раннего диапазона мало, но они все хорошо увязываются с представлением о раннемайкопских комплексах. Таковы даты поселения Галюгаевское III (подтвержденные дважды), могильников Манджикины 14/13, Восточный Маныч, к. 17, п. 11, Шарахалсун-6, к. 2, п. 12. С ранними датами среднего диапазона 37—36 вв. до н. э. связано п. 70 к. 1 мог. Заманкул, содержащее бронзовую мотыгу, топор, тесло и сосуд на медной основе. Оно наиболее близко по набору вещей к Майкопскому кургану. Такие же даты имеет Усть-Джегутинское поселение. Последний памятник сейчас обогатился находкой очажной приставки с поднятыми рожками (Резепкин 2013: 63, рис. 21: 8, 9), которая имеет аналогию среди находок Пулура X, XI (3502-3346 лет до н.э.) и отличается от рогатых кирпичей долинского варианта МНО отсутствием желобков на прогнутой спинке (Кореневский 2011: 53; 2013в; 111, рис.10:7). Памятники псекупского варианта МНО, вероятно, близки своим сложением галюгаевско-серегинским и отражают некую параллельную ветвь становления этой общности с керамикой ближневосточных круглодонных форм высокого класса. Его диагностическими показателями являются приземистые формы посуды с заметно расширенным и уплощенным туловом, пролощенный орнамент, практически отсутствие знаков на керамике первого класса. Из металла известны кинжалы с бесчеренковой рукояткой. Ранние комплексы псекупского варианта обеспечены радио- карбонными датами в могильнике Кудахурт, к. 1, п. 1 (подтверждено дважды), расположенном в горной зоне Кабардино-Балкарии (Кореневский и др. 2008).
Ранние комплексы псекупского варианта ставят вопрос о том, что только одним влиянием лейлатепинской культуры на МНО или переселением её племен в Предкавказье появление памятников раннего майкопского круга объяснить невозможно. Как складывался путь мигрантов, принесших такое явление, как ранний Майкоп в Предкавказье - вопрос открыт. Пути миграции ранних майкопцев, вероятно, могли проходить по перевалам центра Большого Кавказа, беря непосредственный старт на Южном Кавказе, но имея истоки в Северной Месопотамии и в Восточной Анатолии. Ранние даты галюгаевско-серегинского и псекупского вариантов совпадают с датами нижнего слоя Бериклдееби и лейлатепинской культуры в Азербаджане, горизонта II пещеры Арени, поселения Техут, что позволяет полагать их реальность и широкое распространение в центральных районах Предкавказья, в степной зоне Калауса, кумо-манычской периферии, верхнем и среднем течении Кубани. Ранних дат МНО мало. Чем можно объяснить их незначительное количество в серии более чем из 70 радиоуглеродных определений (Кореневский 2011: 27—31)? По всей видимости, памятников начального времени формирования МНО в большом количестве могло и не быть, так как эта общность еще находилась в стадии становления. Погребения псекупского варианта с бесчеренковыми кинжалами есть в При чер номорской полосе Западного Предкавказья. Их время пока не установлено с помощью дат 14С. Вместе с тем, памятники псекупского вариан та в Западном Предкавказье существуют до финала МНО. Они включают в свои комплексы металл позднего этапа МНО по А.А.Иессену (Иессен 1950), как например, п. 2 Псекупского могильника, в котором найдена круглодонная керамика псекупского варианта и черешковый наконечник копья времени финала МНО (Кореневский 2004: 60). Памятники новосвободненской группы и долинского варианта МНО не располагают большими сериями комплексов с датами или вещами особо раннего для них времени. Они имеют свои пути формирования, уточнение которых далеко не всегда обеспечено ещё археологическими источниками. Исследования А.Д.Резепкина у ст.Новосвободной в урочище Клады (Резепкин 2012) позволили ему выделить два пласта захоронений. Первый, нижний, пласт (горизонты I, II по А. Д. Резепкину) не связан с погребениями в гробницах и характерной для этих мегалитов керамикой. Его захоронения включают небольшие лепные сосуды-тюльпанчики и керамику круглодонных форм, конус с грибовидной шляпкой, вполне соотносимые с посудой псекупского варианта и типичными для него конусами-приставками. По этим показателям погребения нижнего пласта комплексов могильника Клады вполне можно отнести к комплексам псекупского варианта МНО. Диапазон дат рассматриваемого периода в основном связан с 37-34 вв. до н. э. (Резепкин 2012: 91). Можно ли рассматривать этот пласт как особо ранний для МНО - вопрос открыт. Но для предгорий Адыгеи такой вывод вполне уместен, так же, как и вывод об особых путях формирования здесь местного населения с керамикой МНО на фоне более древней культуры НЖК в Адыгее.
Второй пласт погребений (III, IV горизонты по А. Д. Резепкину) связан с могилами в каменных гробницах и в иных каменных конструкциях с характерной для новосвободненской группы керамикой (Кореневский 2004:67—68). Собственно, этот пласт и представляют материалы новосвободненской группы. Её ареал, судя по диагностическим формам керамики и находкам гробниц, оказывается очень узким. Он включает, кроме могильника Клады, комплексы у ст.Костромской (раскопки В.Р.Эрлиха) (Днепровский и др. 1995), а также гробницу у ст. Ярославской. В сложении позднего варианта новосвободненской группы еще много непонятного. Диагностические типы посуды этого феномена представлены лепной керамикой черного, алого, серого цвета, украшенной рядами елочек. В целом весь комплекс посуды представляется местным по изготовлению диагностических форм керамики, но сохраняющим следы воздействий керамических традиций из Центрального Предкавказья. Второй пласт погребений могильника Клады датируется двумя диапазонами 37-34 вв. до н.э., и 34-32 - 30/29 вв. до н. э. Возможно принять дату от середины IV тыс. до н.э. до конца этого тысячелетия (Коренев ский 2004: 67-68). Памятники долинского варианта в Центральном Предкавказье не имеют диагностических типов новосвободненской группы. Они датируются в основном второй половиной IV тыс. до н. э. (Кореневский 2004; 2011б). Объединение их с памятниками новосвободненской группы в одну культуру представляется неоправданным, так как обе эти группы имеют различные пути сложения и различный керамический комплекс диагностических форм. При этом влияние долинского варианта МНО на новосвободненскую группу в керамике явно имело место (Кореневский 2004:68-69, 2011: 8-12). Сложение комплекса металлообработки раннемайкопского типа определяется аналогиями его вещам как на юге, так и на северо-западе. Собственно представление о ней у нас складывается из находок в курганах и на поселениях. В основном это кинжальные клинки так называемого раннемайкопского типа. Наиболее полно набор изделий этого времени представляет комплекс Майкопского кургана, включающий набор из двух кинжалов, топора, мотыги, топора-мотыги, коллекции кремневых наконечников стрел, двух оселков, головного украшения из золотых лент, золотых цветов, литых фигурок золотых и серебряных быков, серебряных стержней, посуды из серебра и золота, крупного медно-го котла, массы украшений из золота, серебра и полудрагоценных камней. Комплекс датируется 37-36 вв. до н.э. и отражает высочайший уровень литейного и кузнечного дела профессионалов, обслуживавших элиту местных племен. Поиск аналогий майкопским изделиям на Ближнем Востоке и d Иране особых успехов не приносит, предоставляя только единичные параллели, как, например, втульчатые топоры из Суз и Ирака, относящиеся к раннему урукскому времени или переходному времени от Убейда к Уруку. Тепе-Габристан, слой II,9 (Majidzadeh 1979) дает пример литья комплексных орудий в глиняные литейные формы с литьем в спинку. Именно так отливались майкопские мотыги и топор-мотыга Майкопского кургана (Кореневский 2011)3.
Наиболее широкие аналогии за пределами ареала МНО имеют кинжалы с треугольной рукояткой. Их формы появляются на Южном Кавказе с началом клинковой революции и становления «века медно-мышьяковых бронз». На поселениях их находки связаны с небольшими клинками до 10 см в длину. Такие клинки известны из пещеры Арени, горизонт II, Техута, Кюльтепе II (4000-3700 лет до н. э.), (Bobokhyan et аl. 2014: fi g. 7: 2, 4, 5). В погребениях кургана Союг Булаг лейлатепинской культуры найдены клинки более крупных размеров (к. 5/2005, к. 1/2006) (Museibli 2014). За пределами Южного Кавказа аналогии таким клинкам можно встретить от Ирана до Сирии и Палестины (Кореневский 2011:41-60). В целом археологических источников, позволяющих реконструировать развитие всего комплекса вещей раннего майкопского этапа или отдельных его аспектов, явно не хватает. Идея сложения его только под влиянием с юга, из-за пределов Кавказа, не может быть всесторонне обоснована в связи с отсутствием многих аналогий в раннеурукское время. Более того, зона распространения круглодонной керамики со знаками в Северной Месопотамии и Восточной Анатолии не демонстрирует в период конца V тыс. до н.э. и начала IV тыс. до н.э. такого уровня развития металлообработки, отражением которого можно было бы признать металлообработку раннего майкопского варианта МНО. Ясно одно: металлообработка МНО возникла в момент заметной активности производства меди в зонах, близких к рудоносным районам, в момент, когда изделия из бронзы стали рассматриваться как новые и эффективные формы оружия и орудий, - прежде всего, это были кинжалы, втульчатые короткообушные топоры, тесла. В рассматриваемый период освоены технологии их изготовления из медно-мышьяковых и медно-мышьяково-никелевых сплавов, характерных для позднего халколита Передней Азии, Ближнего Востока и Южного Кавказа. Металлообработка этих территорий в раннеурукский период начала особо ориентироваться на удовлетворение запросов нарождающейся военной элиты и создание престижных ценностей для усложняющейся культовой сферы и наиболее состоятельной части общества. Видимо, в это время усиливаются миграции кланов металлургов и литейщиков, присутствие которых было весьма привлекательно для развития престижной экономики и военного дела оседлых и подвижно-оседлых племен земледельцев и скотоводов на разных территориях. Поэтому можно прийти к выводу, что многие достижения майкопской металлообработки в области типообразования явились следствием таких миграций литейщиков и кузнецов, носителей их собственных изобретений, основанных на отливке изделий из медно-мышьяковой и медно-мышьяково-никелевой бронзы. Вместе с тем истоками для идей и технической мысли в таких новациях могли служить технологии, распространенные как к югу, так и северо-западу от Предкавказья, в районе блестящей металлообработки культур энеолита Подунавья. Одним из примеров последнего влияния могут служить топоры с отростком на обухе типа Лечинкай раннемайкопского варианта МНО (Кореневский 2011:246, рис.4:1-3). Они обладали грибовидной втулкой, строение которой находит аналогии только среди топоров-тесел типа Ариушд и Ясладань. Один из топоров типа Ариушд найден у ст.Усть-Джегутинской, что позволяет говорить о прямом попадании таких изделий в Предкавказье в ранний период МНО. Аналогии топоров типа Лечинкай на Южном Кавказе могут ставить вопрос о распространении идеи изготовления форм комплексных орудий с отливкой их в брюшко далеко на юг, где их производство опиралось на собственную рудную базу. Более того, такой пример позволяет ставить вопрос, что появление форм втульчатых короткообушных топоров могло иметь конвергентный характер, если местные литейщики владели технологиями литья комплексных топоров-тесел или клевцов, судя по изделиям Приереванского клада (Кореневский 2011: 247, 249, рис.48: 1, 2). Не менее сложен вопрос о формировании ювелирного комплекса раннего майкопского и раннего псекупского вариантов МНО, аналогии которому есть только в лейлатепинской культуре, в виде бус со вставками, и в культуре Варна, где находят аналогии золотые бусы-шайбы Майкопского кургана. Несмотря на то, что у нас не так много сведений о формах вещей раннего майкопского этапа, можно с уверенностью полагать, что именно на его основе сформировалась металлообработка позднемайкопского этапа, в котором развились формы кинжалов, топоров и сохранись уникальные формы металлической посуды. Развитие военного комплекса ранних вариантов МНО - майкопского и псекупского, прослеживается по находкам оружия на медной основе из его курганных погребений. В первой группе комплексов из оружия и орудий фиксируются только клинки с бесчеренковой рукоятью. В некоторых погребениях найдены золотые колечки, колечки с нанизанным сердоликовым камешком, золотая цепочка, золотые бусы. Бронзовые клинки входят в комплексы гробниц на поверхности земли, сложенных из гальки (Кудахурт, к.1, п. 3, Рассвет, к.3, Мостовская, к.3, п. 1, Марьинская-5, к.1, п.33). Все это указывает на то, что в среде раннемайкопских племен уже выделилась военная элита, которая стала приспосабливать мифологию смерти для своего выделения в погребальных традициях, как отражения своего особого доминантного положения в обществе. Для этой цели сооружались курганы с каменными конструкциями, кромлехами и наземными гробницами из гальки. Носители такой военизированной погребальной практики раннего майкопкого варианта продвинулись в Предкавказье далеко на север и фиксируются в низовьях Калауса (мог. Манджикины, к.14, п. 13 (38-37 вв. до н. э.)). Вторая группа захоронений с бесчеренковыми кинжалами раннего майкопского варианта связана с возведением больших курганов над могилами военной и религиозной знати, насыщением их захоронений не только бесчеренковыми кинжалами, но и бронзовыми топорами, мотыгами, теслами, посудой из металла. Таково п. 70 к. 1 мог. Заманкул. К этой же серии захоронений принадлежит и Майкопский курган, содержащий не только оружие из бронзы, наконечники стрел, но и массу культовых предметов, сосудов из серебра, золота, бронзы, включая древнейшую корону из золота и набор золотых цветов, очевидного символа божественного растения — Древа Жизни. В целом рассмотренная выше серия захоронений связана с военно-производственным и культовым символизмом. Дата п. 70 к. 1 мог. Заманкул позволяет считать, что такие комплексы фиксируются уже в 37—36 вв. до н. э. (Кореневский 2012а: 66—80). К югу от ареала майкопского варианта МНО погребения с бронзовыми кинжалами встречены на территории лейлатепинской культуры. Сам факт положения кинжала в могилу в качестве показателя воинского символизма погребальной практики можно рассматривать как универсальное и конвергентное явление, но положение его в окружении набора оружия и медных орудий в виде топора, тесла, долота заслуживает особого внимания. Таких наборов не встречено в эпоху Убейда на Ближнем Востоке, но они четко фиксируются в культуре Варна дунайского энеолита в период 47—43 вв. до н.э., имея долгую предшествующую традицию военно-производственной символики в культуре Хаманджия. В силу этого можно поставить вопрос, что период формирования курганных обрядов и культовых верований раннего майкопского варианта завершился к 37—36 вв. до н. э. с отражением в погребальной практике традиций захоронений военной и военно-производственно-культовой элиты. Представители последней составляли высшую прослойку общества. Среди них были вожди и религиозные лидеры и, возможно, высшие жрицы, служанки богини войны и плодородия с андрогинными свойствами, как можно судить по комплексу Майкопского кургана (Кореневский 2012а). Символика наборов вещей этой страты общества отчасти повторяла символику элиты культуры Варна (Кореневский 2011а). Была ли она заимствованием или возникла заново на почве Предкавказья — вопрос пока открыт, но первый вариант не исключен. В отношении военного потенциала раннемайкопских племен в целом известно пока не так много, так как источники о нем ограничены. Можно сказать, что раннемайкопские племена были носителями «клинковой революции», более того, они имели на вооружении втульчатые короткообушные топоры, скорострельный лук с запасом стрел, который носили в колчане. Все это давало им очевидное преимущество над местным населением, не знавшим оружия из металла. Курганный обряд МНО является одним из основных черт её погребальной практики. Для племен раннего майкопского варианта он представлен малыми и большими земляными курганами со сложной структурой насыпей, курганами с кромлехами и курганами с наземными каменными гробницами из гальки. В литературе уже поставлен вопрос о его происхождении на Кавказе (Мунчаев 1975: 309). Естественно, необходимо отметить, что сам феномен появления кургана - явление конвергентное. Оно были известно населению как Старого, так и Нового Света 4. Курганный обряд появился в Предкавказье в V тыс. до н.э. Он зафиксирован в основном по датам его второй половины (Кореневский 2012: 63-64). Хронологически майкопские курганы моложе энеолитических курганов Предкавказья. Могла ли курганная практика энеолитического времени оказать влияние на майкопскую курганную традицию? Н.Мусеибли в недавно опубликованной работе (Museibli 2014) отметил, что курганы халколита Предкавказья хронологически отделены от майкопских курганов. Кроме того, в комплексах майкопской культуры нет вещей местного энеолита, которые бы позволили рассматривать вопрос о сосуществовании тех и других носителей курганного обряда (Museibli 2014: 104). Хотелось бы сразу поправить уважаемого оппонента: даты курганов и поселений энеолитической эпохи Предкавказья могут совпадать по датам 14С с раннемайкопскими датами, но подкурганные комплексы МНО не обязательно должны включать в себя вещи иной культурной среды, так как они формируются уже согласно традициям своей погребальной практики. А вот встречаемость майкопских вещей в курганах ямной культуры или синкретических ямно-майкопских погребениях достаточно известная специалистам ситуация. Поэтому вполне вероятно, что пришедшие в Предкавказье с юга носители будущей майкопской культуры могли быть непосредственно знакомы с феноменом курганного обряда местного населения5. Но дело не только в этом. Майкопская погребальная традиция знала два способа организации курганного пространства, как немегалитического, так и мегалитического строения. Немегалитическая курганная традиция нашла воплощение в сооружении земляных насыпей, а также в возведении больших курганов из земли с высотами от 3 до 10 и более метров. Для мегалитической традиции майкопских курганов возможно выделить три варианта. Первый связан с использованием гальки в погребальных конструкциях в виде кромлехов, а также различных галечных выкладок на дне ям, обкладок могил булыжником, сооружение каменных гробниц на поверхности земли из навала камней, даже выкладок серпообразной формы. Второй вариант включает использование погребальных конструкций (ящиков, гробниц, кромлехов) из каменных плит в сочетаниях с галечными выкладками.
Третий вариант мегалитической традиции отражает использование примитивной антропоморфной скульптуры. В данной работе рассматривается именно первый вариант. Два других представляют, кажется, более поздние явления, чем «ранний Майкоп». Как известно, мифология смерти для носителей культуры МНО регламентировала положение покойного скорчено на боку, с посыпкой его в отдельных случаях охрой. Расстановка инвентаря была связана с положением оружия и орудий под стенку или в угол могилы. То есть она была абстрактно-орудийной и «не привязывала» положение оружия или орудия непосредственно к руке или туловищу усопшего. Возможно полагать, что религиозный канон мифологии смерти у майкопских племен заметно отличался от тех верований, которые были у протоямного населения в предмайкопский период. Наиболее близкие аналогии ранняя галечная курганная традиция майкопских племен начала и первой половины IV тыс. до н. э. находит к югу от Кавказского хребта, на северо-западе Куринской низменности. Здесь было раскопано более 20 курганов с майкопско-лейлатепинской керамикой в некрополях Союг Булаг и Кавтусхеви. Эти памятники публиковались неоднократно. Последняя их сводка выполнена Н. Мусеибли (Мuseibli 2014). Учитывая ее данные, можно придти к следующим заключениям.
Курганы могильника Союг-Булаг отражают ту же самую майкопскую традицию положения покойного сородича скорчено на бок и оружия — бесчеренкового кинжала — под стенку могилы, вырытой в грунте (рис. 4: 6). Формы кинжалов в этих курганах близки к бесчеренковым типам МНО (Союг Булаг к. 1/2006, к.5/2005) (рис.4: 2, 3). В кургане 1/2006 встречен зооморфный скипетр с рукояткой (или зооморфный пест). Еще один скипетр такого типа найден на Мугани случайно (рис. 4: 4, 5). В погребениях МНО с бесчеренковыми кинжалами часто находят каменные стержни, так называемые оселки, возможно, выполняющие роль престижных предметов и ручных пестов (Кореневский 2011). Сооружение ям имеет свои отличия от майкопских конструкций в виде обкладки стен земляными кирпичами. Небольшие курганы Союг Булага диаметром 15—20 м практически не имеют земляных насыпей. Их конструкции включают каменные кольца из булыжника шириной до 2 м и каменную наброску над погребением. Расстояние между наброской над могилой и внутренним краем кромлеха примерно равно ширине самого кромлеха (рис. 4: 1; 5: 1). Датировка курганов могильника Союг Булаг связана с началом IV тыс. до н.э. (Ахундов, Махмудова 2008; Lionnet et el. 2008; Мuseibli 2014). Курганы раннего майкопского варианта с погребениями в ямах с каменными кромлехами и кинжалами известны, например, из могильника Сунжа у г. Владикавказа (Козаев 1988; 1998; Кореневский 2004) (рис.5: 2, 3). Однако в них нет каменных набросок над могилами. Насыпи Сунженских курганов земляные. Формы ям характеризуются удлиненными пропорциями (рис.6: 1). В могильнике Союг Булаг такие ямы не отмечены. Курганы Сунженского могильника могли быть окружены каменным кольцом-кромлехом или не иметь его. В площади кромлеха совершались тризны. Расстояние между могилой и каменным кольцом гораздо больше ширины самого каменного кольца. На дне ям прослеживается слой галечной выкладки. Их отличие от курганов могильника Союг Булаг достаточно заметно. Для ранних майкопских курганов с бесчеренковыми кинжалами, как упоминалось выше, известны также элитные захоронения, содержащие золото и оружие. Они строились в виде наземных гробниц из гальки (Рассвет, к.3, Мостовская, к.3, п.1, Марьинская-5, к.1, п.33) (рис.6: 2, 3). Аналогии галечным гробницам есть в кургане Кавтусхеви и в могильнике Союг Булаг. Таким образом, скорее всего, идеи курганного строительства начала IV тыс. до н.э. к югу и к северу от Большого Кавказского хребта развивались своим путем, конвергентно (под влиянием сходных факторов), но с восприятием в Предкавказье ряда традиций более древнего местного протоямного населения. В их число входили сама идея земляной насыпи, идея разложенного вокруг могилы выкида, использование охры в погребальном обряде, форма катакомбной могилы. В целом, можно полагать, что эпоха урукской протоцивилизации привела на Кавказе не только к военизации обществ, выраженной широким распространением мышьяковых и мышьяково-никелеватых бронз в военной области, клинковой революцией и началом изготовления втульчатых топоров, но также к появлению знати и военной элиты, маркирующей свой социальный статус золотом в захоронении. В это время на северо-западе ареала лейлатепинской культуры и в Предкавказье явно шло формирование культов, иллюстрируемых погребальной практикой с чертами «галечного мегалитизма» с близкими элементами погребальной обрядности (Ахундов 2007). В принципе, это отражало местные локальные кавказские процессы, в которых закладывались истоки сложения ранних вариантов майкопской культуры как симбиоза майкопско-лейлатепинских культурных явлений (отражаемых термином «майкопско-лейлатепинская мегаобщность»), также на основе адаптации традиций некогда пришлого населения, носителя форм и технологий изготовления северо-месопотамской и восточно-анатолийской знаковой керамики. Для самой лейлатепинской культуры курганная традиция остается редкой и пока трудноуловимой в своих ранних проявлениях на Южном Кавказе. С ней связано еще много неясных вопросов в связи с плохим состоянием открытых источников (разрушением в древности и т.п.).
Наши представления о развитии религиозных представлений раннемайкопских племен по сравнению со временем местного предмайкопского халколита опираются на показатели погребальной обрядности, как отражение их мифологии смерти, а также на ряд общих представлений о высших магических силах в мифологии Ближнего Востока. О близости предметов культа майкопцев с лейлатепинскими племенами и обитателями Восточной Анатолии свидетельствует недавно опубликованная находка из погребения майкопской культуры в мог. Орджоникидзовский, к.14, п. 3 в Чеченской республике. Это костяная палочка с расширяющимся в лопаточку концом - типичное украшение или культовый предмет лейлатепинской культуры, известный по множеству находок, например, на пос. Беюк Кесик (Мусеибли 2007: 215, табл. XXXIX: 1-3) (рис.3:13, 14). Такое же украшение известно из к.13 Усть-Джегутинского могильника и Арслантепе VIА (Мунчаев 1994: 198; Frangipane, Palmiery 1983: 408, fi g.63). Важную информацию о мировоззрении раннемайкопских племен представляют прочеканенные сюжеты декора на серебряных кубках Майкопкого кургана, а также предметы неких ритуалов (Фармаковский 1914:50-76). Изображения на серебряных вазах позволяют считать, что майкопские племена придерживались верований, связанных с мифом о Древе Жизни на его раннем этапе формирования времени урукского периода. Хранителем Древа, согласно этому мифу, у майкопцев был зооморфный персонаж, возможно, некий фантастический зверь с чертами кабана или медведя (рис.3: 10). Именно он привстал на задних лапах перед Древом Жизни, стремясь достать его плоды. Майкопские кубки демонстрируют далее горную страну, где растет Древо Жизни, с панорамой хребтов и огромных гор, так напоминающих пейзаж центра Большого Кавказа. Далее отображено шествие зверей, вереницей идущих к этому Древу, потоки двух великих рек, впадающих в мировой океан или озеро (Веселовский 1900; Фармаковский 1914; Кореневский 2012а). Звери второго кубка - пятнистые хищники (возможно, гепарды), имеют ошейники, так же, как и зверь перед Древом Жизни (рис.3: 10-12). Ошейник - видимо, знак, что это животное кому-то принадлежит. В нашем случае, возможно, оно было в мифах подчинено великой богине плодородия ранга Инанны-Иштар. Именно ее символы в виде фестонов - цветов Древа Жизни украшают дно кубка с гепардами и золотые бусы из погребения в Майкопском кургане (Фармаковский 1914: 69, рис.37; Кореневский 2012а). Символика Майкопского кургана также иллюстрирует представления об особой роли быков и львов как животных элитного ранга, связанных с культами богини войны и плодородия. По всей вероятности, племена раннего майкопского варианта принесли в Предкавказье истоки ближневосточной версии о Древе Жизни и его обитателях, суть которого состояла в демонстрации самого Древа и шествия к нему животных. По этому сюжету ближневосточная версия такого мифа отличалась от европейской версии, для которой шествие животных к Древу Жизни не предусматривалось.
Другой фриз с изображением цепочки стоящих животных, может быть, охотничьей сцены, и антропоморфного божества показан на глиняном сосуде из Сунженского могильника, к.2, п.2 (рис.3: 8, 9). Таким образом, мифология ранних майкопских племен еще придерживалась зооморфизма богов, апеллируя к вселенским масштабам картины мира, но она уже включала в их пантеон антропоморфные персонажи. В чем можно увидеть динамику культовых верований племен раннемайкопского варианта по сравнению с культами предмайкопского периода в Предкавказье и юга Восточной Европы? Вероятно, у ранних майкопских племен мифология стала более отчетливо акцентировать символику военизированной прослойки общества в образах могучих животных, таких как тур, лев, гепард (барс), кабан, онагр, синонимов охотничьей, воинской доблести и высокого престижа. Вместе с тем, у ранних майкопских племен мог сохраняться культ великой богини плодородия и войны ранга Инанны-Иштар, одновременно хозяйки Древа Жизни по мифам Ближнего Востока. Культ мифического дракона-ящера в образе каменного скипетра эпохи энеолита племен протоямной культуры у майкопских племен не прослеживается. В целом, рассматриваемый период от конца постубейдского времени (4500-4000 лет до н.э.) и времени начала урукской эпохи (4000-3500 лет до н.э.) в Предкавказье отражает серьезные культурные трансформации этнического и социального прядка, приведшие к сложению резко военизированной протоцивилизации в образе ранних вариантов МНО, давших мощный импульс для ее дальнейшего развития. Означала ли эпоха «клинковой революции» в Предкавказье новый виток военизации и развитие войн не только по первобытным причинам, но и за добычу? Такая ситуация дискуссионна, но вполне вероятна, несмотря на то, что по материалам археологии она документируется плохо. Лишь по косвенным показателям можно констатировать появление нового для халколитического времени оружия из бронзы, которое могло обеспечить его майкопским владельцам очевидное преимущество над теми племенами, у которых такого оружия не было. Это было одно из условий развития стимулов для войн за территорию, материальные ценности, а не только военных конфликтов по причинам, характерным для первобытного общества, которые отмечал М.Дейви (Дейви 2009).
|
