<უკან დაბრუნება

Куфтин Б.А.

К вопросу о ранних стадиях бронзовой культуры на территории Грузии

Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях института истории материальной культуры.

Выпуск VIII. Изд. Академии Наук СССР.

Москва-Ленинград. 1940.

Раскопками последнего десятилетия в верхней Месопотамии, в частности в верховьях Тигра, открыты культурные отложения, свидетельствующие о существовании здесь земледельческих обществ с прочной оседлостью, находящихся на стадиях неолита значительно более древних, чем глубоко уходящая в V тысячелетие первая в южной Месопотамии культура Эль Убаид. Несмотря на незнакомство населения с металлом, мы видим здесь, в самых нижних слоях холма Тепе Гавра, 1 так же как и в холме Арпачия 2 в северной Ассирии, высоко развитые формы хозяйственной жизни, соответствующие полностью средней ступени варварского состояния, с устойчивыми городского типа поселениями, имеющими замощенные улицы, монументальные из сырцового кирпича дома, круглого еще плана, 3 развитые ремесла, искусства и торговые связи, а несколько позднее, в конце неолита, даже сложную храмовую архитектуру с точным планом, пилястровыми украшениями и красочной росписью стен.4 В резком контрасте с указанными археологическими открытиями и поставленными к разрешению историко-этнографическими проблемами находится уровень наших знаний по археологии горной зоны Передней Азии, в частности ближайшей к Закавказью ее части — Курдистана с озерами Ваном и Урмией. Если не считать работ по нахождению и изучению ванских клинописей и совершенно случайных раскопок прошлого века близ озера Урмии, 5 а также в новой столице Ванского царства на Топрах-кале, откуда происходит основной вещевой материал, освещающий исключительно второй период ванской истории, - мы не имеем ровно никаких исследований по археологии этой страны, богатой, однако, как это видно по имеющимся уже данным, многочисленными памятниками древнего пещерного строительства, зольными жилыми холмами, курганами и другими могильниками6. Немногие образцы расписной керамики указывают на ближайшие связи с „основной культурой» Месопотамии и Элама, а найденный еще в 1888 г. в каменной камере, к юго-востоку от Урмии, цилиндрический барельеф, который Леман-Гаупт 7 относит к 2000 г. и рассматривает как местное подражание вавилонскому оригиналу, свидетельствует, если не заподозрить подлинности этого памятника, о своеобразном художественном стиле искусства лулубеев или гутиев на рубеже III тысячелетия до н.э. Этот прорыв в археологическом изучении ближайшей к нам территории Передней Азии сказывается в сильной степени и на понимании нашего значительно более обильного и разнообразного закавказского материала. Как ни странно, для хронологической периодизации археологических явлений Закавказья, предшествующих ванской экспансии, приходится чаще обращаться к Северному Кавказу, Причерноморью и даже к Западной Европе, чем к Переднему Востоку, хотя по исторической роли Закавказье служило посредствующим звеном для севера в его тяготении именно к культурным очагам древнего мира. В недостаточной степени учтенное реальное направление исторических путей приводит нас нередко к ложному впечатлению об обратной зависимости и невольно вызывает неправомерное понижение хронологических дат. При этом тенденции к уменьшению хронологии способствуют еще и другие причины. Все еще существует пережиток старого представления о том, будто позднебронзовая индустрия на Кавказе не имеет местных предшествующих стадий развития металлического производства, что сказывается как в заметной нерешимости переносить за установившуюся для Кобани нижнюю границу целый ряд давно известных в Закавказье памятников, несомненно принадлежащих к более древним стадиям бронзы, так и в полном невнимании к дальнейшему их изучению. Второй причиной можно считать, пожалуй, некоторое преувеличение роли письменных памятников ванской эпохи при периодизации археологических материалов Кавказа. Конечно, совершенно бесспорно, что эпоха образования на озере Ван самого северного древневосточного государства, включившего в свой состав южное Закавказье и оставившего там многочисленные следы своего пребывания, является переломной для построения истории всего закавказского Двуречья и культурно связанного с ним Главного хребта. Понятно и то огромное значение, какое принадлежит этим памятникам как для интерпретации непосредственно относящихся к ним исторических объектов, так и для понимания в общей совокупности всего соответствующего вещевого материала, находящего в клинописных свидетельствах наиболее надежную хронологическую опору. Однако, не оторвавшись от этих твердых границ, означенных Ванским царством, и не перейдя, так сказать, в стратосферу его истории, мы не сможем достаточно учесть реальной исторической перспективы, открываемой археологическими фактами Закавказья, и даже понять саму возможность появления урартского классового общества на озере Ван, если не захотим согласиться с теорией о неожиданном приходе его с запада. Действительно, мы встречаемся со странной картиной. В то время, как территория Северного Кавказа, несомненно культурно зависимая от Закавказья и сильных культурных течений, шедших через Кавказ со стороны переднеазиатских культурных очагов, дает богатый материал для освещения всей хронологической последовательности развития, начиная от неолита и ранних этапов металлического производства, вплоть до оформления скифского общества, в Закавказье, чуть ли не целиком, весь археологический материал, предшествующий греко-римскому времени, оказывается синхронизованным с кобанской бронзой и ванской эпохой. Даже древнюю расписную керамику Закавказья, несмотря на смелую, хотя и не вполне удачную, попытку Пржеворского классифицировать ее и связать с двумя стилистическими разделами эламской керамики, исследователи все еще стремятся стягивать по чисто формальному признаку росписи в узкую, хронологически позднюю группу, хотя технически и стилистически ее типы совершенно различны и разновременны, а некоторые из них, несомненно, обнаруживают близкую связь с энеолитическим культурным слоем Закавказья. Но была тенденция и этот последний, определенный в свое время Лалаяном, с чисто любительской неточностью, как „неолитический» (по нижнему его стратиграфическому положению, наличию обсидиановых поделок и отсутствию металлических находок), отнести к той же урартской эпохе вместе почти со всеми древнейшими циклопическими крепостями Армении, несмотря на обнаружение в ряде крепостей любопытного комплекса обсидиановых изделий 8 и несмотря на полное своеобразие керамических образцов, совершенно чуждых известным типам керамики из закавказских могильников поздней бронзы. Последнее с большой чуткостью впервые отметила Е. Г. Пчелина 9 еще в 1922 г. относительно своих находок подобной посуды в Грузии, не решившись их, однако, тогда датировать. Поэтому ближайшей задачей всей закавказской, и в частности грузинской, археологии является выяснение хронологических и стадиальных предшественников кобанской и синхроничной ей закавказской бронзы. Эту работу я начал с изучения археологических фондов Государственного Музея Грузии, подготовлявшихся тогда мною к выставке. Уже первоначальная классификация материала и проведение помогильного распределения инвентаря из раскопок Байерна (в Самтавро и Редкином лагере), Антоновича {в Северной Осетии), Марковского (на р. Занге) и др. обнаружили существование целого ряда предметов и комплексов, которые побуждали пересмотреть вопрос о древнейших слоях бронзы на территории Закавказья. В результате произведенных поисков, направленных по пути обследования мест отдельных находок, что возможно было осуществить благодаря планомерному содействию Отдела охраны памятников культуры Грузии, мне удалось провести изучение любопытного комплекса, найденного Такайшвили в 1910 г. в Сачхери и относимого в археологическом отделе музея, по имевшимся в нем предметам римского времени, к „скифо-византийской эпохе», в то время как его основное ядро - по характеру металла, по форме трубчато-обушных топоров, плоских клинков, булавок с завязанными концами, узких молоточковидных булавок, спиральных завитков и пр. - заставляло думать скорее об эпохе, близкой к западно-европейскому Унетицу. Поскольку этот комплекс в отдельных своих частях сближался с хорошо известным комплексом Северной Осетии из могильников аулов Кумбулта, Рутха, Фаскау и др., обычно относимым к послекобанскому времени, требовалось пересмотреть основания для этой датировки. Оказалось, что указанное представление вызвано, если не считать неряшливости раскопок и отсутствия методологической строгости, действительными случаями находок в некоторых могилах древних предметов (напр, трубчато-обушных топоров) вместе с поздними вещами - вплоть до фибул готского типа, что нельзя объяснить иначе, как только существованием в это позднее время обычая погребать с покойником предметы, находимые случайно при рытье могилы в древнем могильном слое. До сих пор в Грузии подобные древности принято хранить при кладбищенской церкви. На самом деле инвентарь указанных могильников относится, по крайней мере, к трем хронологически различным культурным пластам, из которых один, несомненно, значительно предшествует кобанскому слою, отличаясь от него и по составу металла, в котором отсутствовало олово. Второй слой, более близкий к Кобани, но в целом древнее ее ранних стадий, приближается к середине II тысячелетия. О наличии здесь в конце второй стадии северо-кавказской бронзы достаточно интенсивной культурной жизни свидетельствует, между прочим, одна исключительная по значению находка из коллекции К. И. Ольшевского. Я имею в виду гематитовую цилиндрическую печать, 10 на которую не было до сих пор обращено должного внимания. В этой печати нетрудно признать изделие, близкое по стилю хуррийским печатям XIV-XV вв. до н. э. из Керкука 11 или находившегося в то время под его художественным влиянием Ассура; она имеет типичную двучастную композицию, которая состоит из характерного (кипрского) пальмового священного дерева в окружении козлов и крылатых сфинксов и из тройной группы крылатого божества (растительности?), держащего диск солнца, и двух предстоящих персонажей (Гильгамеш? и Энкиду?) с завитком волос на голове.

Происхождение столь древней печати из могильников Северной Осетии, культурно тесно связанной в бронзовую эпоху с западной Грузией, предполагает существование на всей этой территории соответствующих культурно-исторических и экономических условий, которые могли бы содействовать проникновению сюда этого драгоценного предмета в эпоху, значительно предшествующую оформлению колхидско-кобанской бронзы. Вспомним, что хуррийские печати прослеживаются в это время, по Герцфельду, 12 на восток вплоть до Нихавенда. Во всяком случае, произведенные в Сачхери небольшие работы (отпрепарировано 10 погребений) доказали несомненную древность интересовавшего нас богатого комплекса (рис.1), тяготеющего по своему керамическому инвентарю (рис.2, а и б) к более раннему металлическому слою, сравнительно еще мало до сих пор выявленному в Закавказье. Это подтверждается также химическим анализом сачхерской „бронзы», оказавшейся чистой медью с содержанием олова не более 0.35%. По некоторым линиям (между прочим и по отсутствию сердоликовых бус) Сачхерский комплекс сближается также с группой вещей, обнаруженной впервые М. М. Иващенко в дольменах Абхазии. 13 Но как «удалось установить на месте (раскопками 1934 г. экспедиции акад. И.И.Мещанинова 14 и особенно раскопками 1937 г. при участии Л.Н.Соловьева и А.Л.Лукина), собранный в дольменах материал принадлежит, по крайней мере, двум стратиграфически отдельным слоям. Оказалось, что абхазские дольмены (как впрочем и другие, исследованные в прошлом веке Фелициным) заключают погребения, последовательно происходившие в течение очень долгого времени после первоначального построения дольменного памятника, причем часто без нарушения накопившихся на дне почвенных отложений.

В ряде дольменов удалось совершенно точно установить, что инвентарь, относящийся к эпохе построения дольменов, — с характерными медными (со значительной примесью сурьмы) топорами, крюками и пластинчатыми ножами типа, сходного с нижним слоем сачхерского и дигорских могильников, и с керамикой, обнаруживающей некоторое соприкосновение с керамикой открытого в 1937 г. А. Н. Калантадзе неолитического селища в Одиши, — отделен от последующих вложений стерильным пластом слоистой глины. Второй комплекс (рис. 3) также связан с другой, собственно, основной группой вещей из тех же североосетинских могильников, в частности из могилы №16 в Рутхе из раскопок 1939 г. Е.И.Крупнова (амулет в форме трубчато-обушного топора, 15 птичка-барашек, 16 овальный полугораспиральный массивный завиток и пр.) и из могильника в Тли (такой же амулет в форме топорика), что, в свою очередь, дает возможность отделить в них этот средний предкобанский слой от более древнего и от типично кобанского с его богатой оловом бронзой. Судя по присутствию в могиле № 16 в Рутхе синего из стекловидной пасты бисера с тремя бородавчатыми выступами, эти погребения приближаются по времени к впускному 44-му погребению 17 (с овальным прокованным завитком и с сосудом, орнаментированным шнуром) в 1-м Нальчикском кургане 2-й стадии северокавказской бронзы, к которой, следовательно, надо отнести и 16-е погребение в Рутхе и соответствующий слой дольменных погребений с большими медными, со следами мышьяка (по двукратному анализу), 18 булавками, имеющими пластинчатые в два завитка головки и повторяющими золотой прототип — булавку из Цалкинского кургана № XXII (рис. 4). Однако указанные погребения, так же как и второй слой дольменов, по присутствию в них чисто бронзовых, близких к Кобани предметов (кинжальные клинки), относятся уже к концу стадии, что подтверждается, повидимому, и временем бытования в Закавказье голубого бисера с тремя бородавчатыми выступами, судя по цалкинскому материалу, в могильниках развитой бронзы. Любопытно, что погребения с типичным кобанским инвентарем наблюдались на дольменном поле исключительно в грунте вне самих дольменов.

Рис. 1. Медные предметы из древнейших погребений в Сачхери и фрагмент браслета из мергеля (2/3 нат. вел.).

Рис. 2. Глиняные сосуды. а, 6 - сосуды bp древнейших погребений в Сачхери; в - чернолощеиая с „розовой подкладкой" гидрия из Дабля Гоми (реконструкция); д, г, е - керамика из нижнего слоя циклопической крепости в Бешташенс (д - сосуд из очага; г и е - чаши из культурного слоя крепости).

Рис.3. Бронзовый инвентарь второго слоя Эшерских дольменов (2/3 нат. вел.).

После периода накопления в дольменах второй стерильной прослойки, следует новый слой погребений, связанный со вторичным проломом в стенке дольменов. Этот слой заключает в себе предметы, точно датированные колхидскими монетами. Работы по выяснению стратиграфических вопросов выполнялись мною и на территории Рионской долины. Проведенная в 1935 г. разведка у Очемчирского порта и организованная здесь работа с участием М. М.Иващенко и Л.Н.Соловьева, 19 для изучения разрушавшейся Портстроем части берега с древним селищем и жилым холмом над ним показали, что под культурным слоем с чернолаковой керамикой IV-V вв. до н.э. на самом уровне моря, в голубоватой глеевой глине, отделенной от него довольно значительными отложениями ржаво-бурого суглинка (мощностью более метра), залегает культурный слой раннеметаллической эпохи с поздними пережитками кремневой индустрии (стрелки и пилки), с грубо лепленой керамикой и костями домашнего скота (малорослой коровы, свиньи и мелкого рогатого скота). Этот слой удается синхронизовать с другими подобными отложениями на колхидской территории в тех же стратиграфических: условиях, напр, с нижним слоем жилого холма в Анаклии (раскопка А.И.Чантурия) и, может быть, отчасти холма Наохваму (раскопка С.Макалатия и А.И.Амиранашвили), представляющего, однако, в основе уже значительно более развитую стадию бронзы кобанского возраста с богато орнаментированной штампованным и "скользящим" желобчатым узором керамикой с "двуушными" ручками прекрасной моделировки.

Рис.4. Золотая булавка с штампо-ванной имитацией филиграни из кургана №XXII.

К сожалению, не пришлось пока установить непосредственно хронологического взаимоотношения керамики этого нижнего колхидского слоя с черной и бурой лощеной керамикой того особого типа, который в Закавказье генетически связан в древнейшим слоем циклопических крепостей верхнеэнеолитического возраста, хотя одну позднюю модификацию этой последней керамики удалось обнаружить и на территории Рионской долины, собственно на материковой ее южной террасе в Дабла Гоми. Раскопки, произведенные мною здесь от ИЯИМК Грузфилиала Академии Наук, обнаружили существование трех культурных пластов: а) точно датированные колхидскими монетами урновые погребения 20 в своеобразно

орнаментированных пифосах местной работы 21 и жилой слой с осколками этих пифосов и чернолаковой керамики; б) слой с керамикой ранне-железной и позднебронзовой эпохи, никогда не попадающей в погребальный инвентарь урн и характеризующейся, между прочим, каннелированной поверхностью и „двуушными» ручками; к этому слою принадлежат

бронзовый черенковый наконечник стрелы и найденный здесь крестьянами бронзовый топор типа современного западногрузинского „цалды», подобный имеющемуся в „кобанских» комплексах Батумского музея 22 и в кладе, найденном в Орду (где он значится, по недоразумению, в качестве „не вполне цельного предмета»); 23 в) слой с черной и бурой лощеной керамикой интересующего нас сейчас древнего типа (рис.2, в и 5). Эта последняя керамика не имеет ничего общего по своей технике с обычной, изготовленной на гончарном круге чернолощеной посудой, хорошо известной в Закавказье по могильному инвентарю позднебронзовой эпохи. Внешним видом указанная керамика древнего типа, скорее напоминает предскифскую „галльштаттского» облика керамику юго-восточной Европы. Ее характерной особенностью является ручная лепка с тщательной последующей отделкой "в мокрую" обеих поверхностей обсохшего сосуда и затем лощение его снаружи и внутри. К этому присоединяется часто своеобразная многослойность черепка, как бы вызванная накладыванием сверху и изнутри тонких слоев мокрой более жирной глины на отощенный, нередко, органическими примесями скелет. Многослойность резко подчеркивается, кроме того, разнохарактерностью обжига: после прокаливания в окислительном пламени сосуд подвергался только снаружи действию восстановительного огня, так что внутренняя поверхность не получала отложения углеродистых частиц и оставалась светлой. Таким образом получилась керамика „с розовой подкладкой».

Рис.5. Лощеная с „розовой подкладкой» керамика из нижнего слоя в Дабла Гоми (профили).

Для орнаментации этой керамики типичны рельефные налепы на поверхности сосудов. На даблагомских образцах они ограничиваются простыми шишками, шлалками и пр. Формы сосудов отличаются характерными чертами, общими на значительной территории. Большей частью — это широкогорлые горшки разной величины с высокой цилиндрической шейкой, достигающей в диаметре не меньше 2/3 ширины всего сосуда, или глубокие чаши с выгнутым профилем, а также цилиндрической формы кружки. Венчики - простые или с утолщенным, но не завернутым наружу, краем. Ручек часто нет совсем или они мелкие, без проуха, или с круглым малым проухом, то одиночные, отходящие от края венчика, то парные - у перегиба плечиков в шейку. К этой керамике примыкает по общему характеру и найденная Я.И.Гуммелем в Азербайджане менее тщательно отделанная керамика раннеметаллической эпохи из степанакертских курганов 24 и керамика из нижнего слоя так наз. Киликдагской „мастерской», с кремневыми отщепами и каменными молотами „кульпинского» типа.25 Многослойность лепки получает здесь еще особое обоснование в установленных Я.И.Гуммелем тканьевых прослойках внутри черепка этой посуды. Керамика Сачхерского могильника, также более грубая по внешней отделке, может рассматриваться как некоторый дериват той же группы. Напротив, керамика нижнего слоя колхидских жилых холмов (Очемчири, Анаклия) совершенно независима от нее. Ее техническое несовершенство и примитивность формовки вовсе не могут служить указанием на ее большую абсолютную древность. Гончарное искусство имеет для этого слишком большое культурное прошлое еще в неолите. Формы сосудов, ручек, донышек говорят, напротив, об отражении на ней более поздних вкусов. Скорее мы имеем здесь дело со вторичным явлением технической неряшливости, которая найдет свое объяснение только в хозяйственно-бытовых условиях приморского населения Колхиды в древнеметаллическую эпоху. Наконец, в том же направлении мною проводилась в течение четырех лет систематическая работа на территории грузинского Триалети, именно в Цалкинском районе. Раскопки здесь удалось поставить более широко, благодаря тому что постройка в долине р. Храма грандиозной гидроэлктростанции предусматривала затопление значительной площади и это вызвало необходимость для Отдела охраны памятников Грузии выделить специальные средства на обследование и систематические раскопки археологических памятников, подлежащих уничтожению.

Территория Цалкинского плоскогорья, являющегося частью обширного плоскогорья М. Кавказа, привлекала к себе особое внимание археологов, 26 во-первых, как один из богатейших районов древней добычи обсидиана, игравшего на Древнем Востоке значительную роль в торго¬вых сношениях накануне появления металла, во-вторых, как район распространения циклопических крепостей, 27 явно независимых от ванской экспансии и связанных здесь с большим количеством разнообразных курганов, относящихся, как показали первые же наши раскопки (в 1936 г.) разграбленного кургана, к эпохе древней расписной керамики. К подробному изучению курганов было приступлено в первую очередь, поскольку значительная часть их находилась на территории предстоящего затопления. На ряду с курганами раскапывались и другие могильники, лежащие на той же территории, а также пещерные стоянки, из которых одна в Бармаксызском ущелье дала прекрасно выраженную эпипалеолитическую обсидиановую индустрию (рис.6) с остатками лошади.; в культурном слое. Что же касается крепостных сооружений и мест древних поселений, расположенных большей частью на неподлежащих затоплению террасах, то их изучение не удалось поставить параллельно,, вследствие строго целевого назначения отпускаемых Отделом охраны памятников Грузии средств. Государственный Музей Грузии мог взять на себя лишь проведение сложной лабораторной обработки поступивших из раскопок в Исторический отдел Музея археологических коллекций. Таким образом в течение четырех лет мною был собран значительный материал,, в основном связанный с различными погребальными памятниками, плотно укладывающимися, почти без пробелов, в большой промежуток времени от раннего металла и до сасанидской эпохи. Это обстоятельство позволило преодолеть в известной мере затруднения при хронологической; периодизации материалов, почти лишенных опоры в памятниках с культурными слоями²⁸.

Рис.6. Обсидиановые орудия из пещерной стоянки в Бармаксыевском ущелье (4/5 нат. вел.).

Сасанидские могильники дали инвентарь, датированный монетой Кавада. Это позволило, в свою очередь, легко выделить сходный инвентарь из раскопок Байерна и Такайшвили в Самтавро (Мцхета). Беднее выявилась римская эпоха, но и она, вместе с небольшим материалом из прежних раскопок на Цалке, дала определенные комплексы, сходные с некоторыми впускными погребениями в курганах, датированными римскими монетами и перстнями с сердоликовыми геммами этой эпохи. Также меньше других оказались изученными и могильники позднеэллинистического времени, к которым на Цалке относились прорезные бронзовые бляхи с изображением фантастических животных, хорошо известные по находкам в районе Главного хребта29. К следующей хронологической группе принадлежал могильник ахеменидской эпохи в урочище Нерон Дереси. Могильник этот уходил под массивные стены небольшой поздней циклопической крепости, сложенной без раствора из крупных камней с забутовкой более мелким камнем, и оказался, таким образом, terminus post quem для подобного рода построек, что замечательным образом соответствует свидетельству грузинского летописца Леонтия Мровели о первом появлении в Грузии построек "из камня на извести" только в IV в. до н.э.30. Для самого могильника характерна подквадратная форма ящиков малого размера с сильно скорченными костяками. Инвентарь в точности совпадает с даблагомскими кувшинными погребениями, датированными колхидскими монетами. Независимо от этого, время могильника определилось найденными в ожерелье одного погребения пронизками-геммами из синего стекла. Эти пронизки, в форме кирпичиков с пятью фасетками наверху, легко датируются на основании греко-персидских каменных моделей, происходящих с территории Малой Азии и относящихся к V в. до н.э. Как форма, так и изображения полностью совпадают: охота всадника с копьем на бегущих ланей, сражение конного воина с пехотинцем, бык, борющийся с Гераклом или, может быть, с восточным его аналогом и пр.31. Несомненно, старше этого могильника - другой могильник, раскопанный нами близ Бешташенской крепости. Его следует отнести к раннеахеменидской эпохе. В нем светлоглиняная посуда с охристой обмазкой преобладает над черной, характерной для следующего нижележащего слоя, сравнительно близкого по времени к тем могильникам с характерными массивными „булавками», которые были раскопаны Ж. де Морганом в Лелваре (Армения)32. Подобные могилы найдены и нами в древней северной части Бешташенского могильника и в еще более древнем могильнике по другую сторону реки. Наибольшую численно группу составляют грубоящичные индивидуальные погребения, относящиеся к развитой стадии древней железной эпохи. Основной инвентарь - несколько более поздний, чем культура, определяемая Ходжалинским курганом №11, 33 - состоит из железных наконечников копий, из ножей, кинжалов с бронзовыми головками, бронзовых стержневых длиннобородчатых стрел, куполовидных бронзовых наверший и типичного ассортимента бус — сердоликовых, голубых пастовых разных форм с штриховой орнаментацией и белых тальковых, цилиндрических или призматических с глазками (типа „домино»), представляющих характерную местную особенность этой группы (рис.7). Хронологически близок к этому и могильник в урочище Маралын Дереси, заключающий в себе вещи кобанскбго типа - того варианта, который можно назвать колхидским, с присутствием в инвентаре типичных бронзовых или медных мотыжек, литых в односторонней форме. Характерный инвентарь этих могил сопровождался, кроме вышеуказанных бус „домино», еще крупными палево-желтыми бородавчатыми бусами из стекловидной массы. В этом могильнике был найден, между прочим, глиняный кубок с густой светлозеленой глазурной поливой и бронзовый пояс с тонко гравированной сложной охотничье-мифологической двурядной композицией. Вся эта группа памятников легко помещается в эпоху вянской экспансии. По времени к ней близко и погребение в каменном ящике, с бронзовыми втульчатыми вилами (рис.8), хорошо известными по целому ряду находок в курганах южного Закавказья. Генетически эти вилы, вероятно, связаны с несколько, быть может, более ранними иранскими образцами бронзовых вил без втулок (Тепе Сиалк III, Тепе Гиссар III и пр.)³⁴.

Рис.7. Бусы, пиленые из белого талька. Цинскарский могильник раннежелезной эпохи (Д5 нат. вел.).

Несколько особое место занимает грунтовое погребение в Кущинском могильнике на Цалке, где был найден железный меч с особого типа бронзовой двураструбной рукоятью типа рукояти из Алигрыха в Армении 35 и из Шагула-дере, 36 которая легко сопоставляется с луристанскими формами37. Следующим по возрасту памятником является Бешташенский могильник с глубокими грунтовыми погребениями, не заключающими в себе железных вещей. Инвентарь обнаруживает сходство с нижним этапом Самтаврского могильника, но древнее его (отсутствуют железо и бронзовые мечи, бусы - исключительно сердоликовые) и содержит примесь предметов кобанских и происходящих из южнозакавкаэских производственных центров. Так, в одном погребении одновременно находились типичные кобанский топор и кинжал и вместе с ними бронзовый кинжал с ажурной головкой ганджа-карабахского типа. На ряду с этим в погребениях отмечается ряд мало обычных для Закавказья черт: наличие золотой, а также серебряной отделки привесок, бус, браслетовидных височных колец типа, сходного с подобным кольцом, обнаруженным в Казахстане 38 в кургане с "андроновской" керамикой, и присутствие медно-бронзовых серпов (рис.9, а), до сих пор, странным образом, почти неизвестных в археологическом материале Закавказья. Погребальный инвентарь этих могил типичен. Так, в одном из погребений, содержащем бронзовый серп, находились двое бронзовых удил с псалиями из рога оленя, кинжальный клинок одного из кобанских типов, конической формы бронзовый шлем, сшитый из бронзового листа, с длинными наушниками по бокам, узкий бронзовый пояс и среди керамики кубок конической формы на высокой полой ножке, типа найденного Банерном в Самтавро, 39 но большего размера. Кубок богато-орнаментирован глубоко-резным прямолинейно-геометрическим орнаментом со стилизованными фигурами оленей и козлов.

Рис.8. Погребение № 35 Так-Килисинского могильника.

Особенно замечательно было присутствие в этик погребениях, вместе с бронзовым инвентарем, также серпов с кремневыми вкладышами, которые в ряде могил были отпрепарированы в своем естественном дугообразном расположении, сохранившемся после истлевания деревянной основы (рис. 9,6). Так как подобные серпы окончательно вышли из употребления в Египте и Сирии только почти ко времени появления железа, не было неожиданным, что в могилах вместе с ними находились бронзовые втульчатые копья, шаровидные бронзовые булавы, булавки с отверстием, бронзовый „молоточек” 40 типа, близкого предмету из Ходжалинского кургана с бусой Ададнирари, 41 а характер росписи некоторых других крупных сосудов типа гидрий без ручек, как и изданные недавно Я. И. Гуммелем 42 случайные находки 1928 г. близ Зурнабада, по сочетанию в них волнистого узора (схема изображения воды) с фигурами водоплавающих птиц (гусей) напоминает орнаментацию керамики 2-го эламского стиля.

Рис.9. Медный серп (а) и набор кремневых вкладышей от серпа (б) из могилы №4 Бешташенского могильника.

В то же время чернолощеная курганная керамика с „розовой подкладкой» примыкает сверху к керамике вышеупомянутого однородного для всего центрального Закавказья слоя, который я выделил как „культуру нижнего слоя зольных холмов и древнейших циклопических крепостей Закавказья». Особенно замечательна в этом отношении близость к последней некоторых сосудов, между прочим, я по совпадению сложных орнаментальных мотивов из старшей группы курганов (рис.10). Это обстоятельство позволяет установить сначала нижнюю границу цалкинских курганных погребений и отсюда провести уже с известной вероятностью периодизацию различных курганных типов в направлении реального движения исторического процесса, т. е. обратно тому, как мы шли до сих пор, а именно снизу вверх. Чтобы сделать это более ясным, нам придется вернуться еще раз к энеолитической керамике, о которой мы говорили выше в связи с находками ее поздней модификации в Дабла Гоми, так как с наиболее характерными формами этой керамики связано время возникновения циклопических крепостей и Цалкинского района. К сожалению, как уже говорилось, необходимость в первую очередь использовать средства для исследования подлежащей затоплению долины не давала возможности приступить полностью к параллельным раскопкам мест поселений, расположенных выше, в частности циклопических крепостей.

Однако проведенное мною в порядке разведок и научного контроля изучение некоторых из этих пунктов дало существенный материал для установления как первоначального времени возникновения здесь циклопических крепостей, так и для дальнейшей их истории. Наибольший интерес в этом отношении представила Бешташенская крепость, разрушенная до самого основания. Здесь, внутри крепостных стен, были обнаружены четырехугольные жилища с коридорообразным ходом вдоль одной из сторон, с каменным фундаментом стен и глинобитным „тондыром» внутри помещения. Культурный слой под этими жилищами заключал кремневые вкладыши серпов (рис.11, 3, 4) и керамику, типичную для соседнего могильника бронзовой эпохи. К этому же времени относилось и селище близ сел. Бармаксыз, в котором находились, кроме того, еще крупные зернотерки в виде четырехугольных туфовых плит и большое количество осколков обсидиана. Следующий слой, не везде хорошо выраженный, содержал своеобразную чернолощеную кера¬мику с резным прямолинейно-геометрическим орнаментом - разнообразным ленточным и штриховым. Наконец, самый нижний слой был обнаружен в трех местах в пределах Бешташенской крепости, а также в двух пунктах по соседству с крепостью: на противоположном берегу р. Герякчая, именно на площади могильника бронзовой эпохи, нарушившего этот слой, и на этой стороне реки, к северу от крепости - на площади могильника индийской эпохи. Этот слой дал: кремневые, треугольные с шипами, стерженьковые наконечники стрел (рис.11, 2); кремневый двусторонне обработанный широкий нож с отогнутым концом (рис.11, 6); овальной формы зернотерки с длинными поперек ходящими ладьевидными курантами (их часто неверно принимают за самостоятельный основной камень); глиняную скульптурку быка или барана и керамику с характерным „слоистым» строением черепка и тщательной обработкой обеих поверхностей при ручной лепке сосуда. Керамика обнаружена в двух разновидных комплексах с неуясненной пока стратиграфией между ними.

Рис.11. Кремневые и обсидиановые орудия. 1, 5 - из Цалкинских курганов; 2-4, 6 - на Бешташенскон крепости.

Один из этих комплексов, изученный по жилищной площадке с хорошо сохранившимся очагом каминообразного вида, представляет вариант более массивной керамики без орнамента или с хорошо выраженным крупным лаконичным рельефным орнаментом (подковки, спирали), с сосудами по форме плоскодонными, широкогорлыми, с высокой шейкой и ручками то ложными, то в виде пронизанного круглым проухом налепного полу шария с дужкой равной всюду ширины. Эта керамика приближается к находкам в Тбилиси-Дидубе, в Кикетах 43 и в Армении, напр, в Шенгавитском городище близ Еревана. В этом комплексе к керамике буролощеной или с черной наружной поверхностью присоединяются черепки с красной густой обмазкой, легко стирающейся.

Другой комплекс - по характеру сосудов, часто прекрасно обработанных, по их форме, узким вдавленным донышкам, ручкам, отличающимся от предыдущих характерной выработанностью дужки с узким перехватом при том же основном строении в виде полушария, и, наконец, по своеобразному, технически и композиционно „вдавленно-выпуклому» орнаменту — не отличим от керамики, раскопанной П. Ф. Петровым 44 в 1914 г. в сел. Малаклю (Игдырского района) под слоем араратской лавы, сверх которой находился могильник с халдскими печатями, и от черной керамики, обнаруженной Лалаяном в Кюль Тапа (Нахичеванский район) под слоем полихромной расписной керамики. 45 Эта керамика также полностью совпадает с образцами из холма Шреш Блур, Кюль Тапа (Эчмиадзинско-Вагаршапатского района), а также из Эйлара, обследованного впервые в 1928 г. Лалаяном, 46 принявшим слой с этой керамикой за неолитический, хотя каменный топор здесь отсутствует и, очевидно, уже заменен металлическим. Совпадают на всем этом пространстве и сопровождающие эту керамику некоторые особенности, напр. наличие дисковидчых глиняных покрышек (с ручкой в середине блюдцевидного углубления), а также своеобразные подковообразные с ручкой глиняные подставки (для очагов?), которые известны почти из всех пунктов с этой керамикой 47 из Нахичевани, Малаклю, древнего Армавира, Каракурта (Саракамышского района). Черные черепки, с замечательно блестящей наружной поверхностью, часто имеют в наших находках на светлой внутренней поверхности сосуда еще специальный красный прочный ангоб. Кроме того, к ним примешиваются в этом же слое фрагменты сосудов с высокими подножками, целиком покрытых блестящей красной втертой лощением краской, дающей, однако, поверхность, совершенно отличную от красной лощеной, с отделяющимся от черепка красочным слоем ванской керамики из Топрак-кале, древнего Армавира и из могильника в Малаклю48. В верхних частях этого слоя, близ того места, где была находима черная лощеная керамика с ленточным резным орнаментом, встретилось также несколько черепков со следами грубой росписи красной краской и один черепок, орнаментированный черными лаковыми заштрихованными треугольниками типа, не встреченного мною ни разу среди расписной курганной керамики Закавказья. Погребения, относящиеся к культурному слою с подобной керамикой, прослежены пока только в двух случаях. В одном из них это оказалось, неожиданным образом, обычное по внешнему виду ящичное, сильно скорченное погребение с двумя типичными сосудами и кусочками каких-то окаменелостей (пластинка дентина от зуба гигантского млекопитающего?). В другом случае это было погребение под камнем; на умощенном каменными плитами дне могилы находилось как бы вторичное захоронение костей трех человек с семью глиняными сосудами и двумя осколками обсидиана. Посуда этих погребений, состоящая из широких чашек и маленьких горшков типичной формы и техники, без орнамента, занимает какое-то промежуточное положение между двумя вышеописанными разновидными комплексами керамики из нижнего слоя крепости. Установив, таким образом, характер керамики нижнего слоя древних циклопических крепостей на Цалке, можно перейти к рассмотрению места, занимаемого в отношении их курганами. Так, старшая группа кур¬ганов имеет по характеру керамики заметное соприкосновение со вторым вариантом „энеолитического“ культурного слоя. Это сказывается, прежде всего, в некоторой общности схемы построения сосудов, именно в склонности к очень узким донышкам, часто с углублением внизу, и к широким высоким шейкам — всегда с перегибом у плечика, а также в сходных приемах комбинированной орнаментации, резной на шейке и вогнуто- выпуклой на брюшке, с характерной разработкой узора в перевернутой симметрии (рис.10). Форма сосудов, однако, совершенно своеобразна: это кувшины и кружки с конически суженым низом и резко вздутым средним поясом корпуса, отделяющимся перегибами как от нижней части сосуда, так и от верхней — широкой шейки. Кувшины, таким образом, если откинуть наличие ручек, поразительно напоминают, несмотря на всю огромную разницу в их хронологической датировке, среднедунайскую керамику, особенно гемейнлебарнскую галльштаттской эпохи, причем сходство усугубляется, помимо формы кувшинов, характерным черным лоском поверхности и выпукло вдавленным орнаментом брюшка со спиральными лютизами, т.е. с чертами, во всяком случае, присущими керамике ниж¬него слоя циклопических крепостей. Форма среднедунайских кувшинов галльштаттской эпохи прослеживается, как известно, и на территории северного Причерноморья до Северного Кавказа, где мы видим ее на примере кувшина с гравированными оленями из Ставропольского музея, 49 датируемого той же галльштаттской, предскифской эпохой. Факт значительного сходства настолько разителен, что его нельзя обойти молчанием, несмотря на то, что он не под¬дается пока никакому объяснению. Еще не прослежена реально усмотренная Гернесом 50 возможность связывать галльштаттскую керамику по технике и орнаментации (также и росписи) непосредственно с какими-то сохранившимися на месте или продвинувшимися с юго-востока пережитками древних неолитических и энеолитических традиций, оттес¬ненных повсеместно почти полностью в эпоху бронзы. Намеченный А. А. Спициным 51 переход некоторых оседло-земледельческих обществ Триполья (минуя господствовавшую здесь во II тысячелетии стадию скотоводческо-земледельческих хозяйств со шнуровой керамикой) в доскифскую культуру больших городищ типа Немировского требует еще проверки. В районе Цалки чернолощеные кувшины со вздутым средним поясом корпуса и суженной нижней частью не наблюдаются в более поздние эпохи, ограничиваясь курганами древнейшей группы. Весьма существенных указаний об отношении северокавказского „галльштатта“ к керамике типа энеолитических крепостей Закавказья возможно ожидать от исследований в северном Дагестане, куда, судя по материалам из последних раскопок А. П. Круглова проникают и эти ранние закавказские формы, в частности и „мешочный» (по Я. И. Гуммелю) вариант керамики. Погребения в старшей группе цалкинских курганов находятся на дне глубоких ям под центральной частью насыпи. Форма ям круглая или округло-четырехугольная в три и более метров диаметром. В одном случае глубина ямы достигала 9.5 м от верха насыпи или 8 м от поверхности грунта. Несмотря на колоссальную энергию, затраченную на сооружение этих курганов, инвентарь их крайне беден и в лучших случаях состоит из двух, трех глиняных сосудов. При обычно полном истлевании костяка часто дно ямы ничего не содержит кроме единичных черепков. Нами было раскопано шесть таких курганов, и несколько типологически примыкающих к ним, но с иного характера керамикой, на которой я не имею возможности здесь остановиться. В результате, в двух случаях по следам костяков удалось установить, что покойника клали в скорченном положении с сосудом у головы. Из металлических предметов были найдены только типичное четырехгранное заостренное в обе стороны шиловидное долотцо и плоский медный клинок с суженным основанием (сильно разрушенный). В засыпи ямы кургана № XIX оказалось два разной формы обсидиановых наконечника стрелы. Наконец, сюда же можно отнести еще сделанную в одном кургане крестьянами находку сверленой гематитовой булавы округло-грушевидной формы (рис.12).

Вторая, более молодая группа курганов, раскопанная в количестве двенадцати типичных и нескольких переходного характера курганов, представляет, в свою очередь, два разных курганных типа. Деление основывается на характере керамики и устройстве курганного погребения в одном случае в обширной могильной яме, в другом - на поверхности грунта под насыпью. Хронологические взаимоотношения между обоими курганными типами не даны непосредственно и выясняются лишь путем кос¬венных соображений. Курганы безъямные, в свою очередь, не являются однородными и объединяют, повидимому, различные виды, относительный возраст которых недостаточно еще прояснен. В одном лишь случае удалось установить стратиграфию двух курганных погребений -одного - из старшей курганной группы, в яме, и другого из молодой группы безъямного варианта - погребения, расположенного поверх засыпанной ямы непосредственно под насыпью. При этом втором погребении находился один черный двуручный сосуд, серо-синий глазурованный бисер, золотой полый бисер, аметистовые и сердоликовые подвески (одна в форме человеческой ноги) и четыре цилиндрических завитка из золотой двойной проволоки. Это наблюдение, во всяком случае, подтверждает большую древность вышерассмотренной первой курганной группы с узкодонной керамикой.

Рис. 12. Гематитовый наконечник булавы из Цалкинского кургана.

Основная масса курганов второй группы как ямных, так и безъямных, связываясь с древней группой техническими чертами, присущими черно-лощеной керамике, характеризуется отличными от древних курганов общими чертами: обычаем класть погребаемому драгоценный золотой или серебряный кубок для питья (в пяти случаях), золотую арматуру от "стандарта", реже личные золотые украшения, а также крупные глиняные сосуды (типа гидрий и пифосов) без ручек или с двумя маленькими дужками на плечиках. Общим для обоих курганных типов молодой группы являются также и редкие "случаи нахождения в них оружия, представленного два раза серебряными кинжальными клинками, один раз бронзовым копьем и кинжалом и несколько раз обсидиановыми стрелками (рис.11, 5). Очень выразительна керамика, состоящая из двух главных групп, которые встречаются совместно: черной лощеной, с „розовой подкладкой», с украшениями, с остроугольно-ленточным орнаментом (рис.13) и светлой расписной. Эта светлая расписная керамика, чуждая древней группе курганов, принадлежит в младших курганах к двум разным типам, связанным один с ямными и другой с безъямными погребениями. В ямных курганах молодой группы расписные сосуды отличаются черной блестящей росписью по красной лощеной, но не прочной обмазке. Основным мотивом орнаментации является система шевронов, заполненных волнистыми линиями внутри, и фигурами птиц и свастики в свободных полях (рис.14,о). Этот род керамики, вполне сходной с зурнабадскими сосудами, 52 ни разу не был встречен у нас в курганах с погребениями на грунте, где мы видим другой род расписной керамики, тоже монохромной, с черной лаковой росписью, но по светлокремовому лощеному прочному ангобу. В состав орнамента входят мотивы, среди которых характерны спиральные волюты и розетки. Однажды эта керамика оказалась в ямном курганном погребении (курган №XVII), отличавшемся особенным богатством и величиной (размер ямы достигал 14 м длины, 8.5 м ширины и б м глубины). На ряду с ней здесь был найден сосуд переходного типа между красной керамикой и светлоангобированной (рис.14,6). Остальной инвентарь этого кургана состоял: из золотого кубка с ажурной ножкой, 53 богато отделанного филигранью, зернью и вставными камнями (рис.15); из серебряного, украшенного золотом ведерка с чеканным изображением охотничьих сцен и ряда оленей (рис.16,6); серебряных же булавок с золотыми шаровидными головками с филигранью и вставными камнями; золотого диска с выдавленным узором; серебряного клинка (рис.17,а), золотого стержня неясного назначения; совершенно истлевшего медного котла и серо-синего глазурованного бисера. К серебряному ведерку этого кургана близко примыкает по стилю чеканки серебряный кубок с культовой сценой и оленями из другого уже безъямного кургана № V, заключавшего в себе также ряд глиняных сосудов, тождественных во всех деталях формы и орнамента с сосудами кургана №XVII. Кроме того, в кургане № V находились золотая трубка от арматуры древка и шнуров „стандарта», орнаментированная зернью золотая пластинка, золотые ребристые бусы, золотой и серо-синий глазурованный бисер общего для младших курганов типа, золотая фигурка животного (козла) с деревянной основой на каменной подставке, обсидиановые наконечники стрел и обсидиановые диски.

Рис.13. Чернолощеная керамика с „розовой подкладкой» из кургана младшей группы № XVII с шишечным и тонко-гребенчатым штампованным ленточным орнаментом.

Рис.14. Глиняные сосуды. а - красный расписной сосуд иа кургана № VII; б - красный с легким беловатым ангобом расписной сосуд на кургана № XVII.

В другом безъямном кургане, с керамикой совсем особого типа (с глубоко-резным орнаментом), находилось золотое ожерелье из крупного размера (в большой грецкий орех) шаровидных бус, украшенных зернью и вставными камнями, и вделанного в золото агатового кулона. 54 Здесь имелись очень большой величины золотые височные завитки (рис.18) и золотой, а также серо-синий глазурованный бисер. Ямный курган №IX, с красной расписной керамикой типа зурнабадских сосудов, имел из металлического инвентаря только полушарную гладкую, с выступающим донышком чашечку, прекрасно кованую из червонного золота (рис.16, в). В другом, более содержательном, кургане этот рода (№XV) находились две серебряные гладкие чашечки той же техники изготовления, но иной острореберной формы (рис.16, а), бронзовая кованая ваза с полой ножкой, золотая арматура погребального стандарта (барабан с рельефным изображением четырех львов), бронзовый кинжал (рис.17, в), тончайшей работы, бронзовое втульчатое копье с серебряной обоймой (рис.17, г), десять обсидиановых и одна кремневая стрелка с глубоким прямоугольно-выемчатым основанием (рис 11, 1), крупные бусы из сердолика и шаровидные пастовые с яркой сине-зеленой глазурью. Погребальная обстановка грунтовых и ямных погребений этой более молодой группы курганов в общем, повидимому, являлась сходной, но только для ямных погребений удается установить существовавшее некогда покрытие погребальной площади бревенчатым накатом с одного края ямы до другого. На дно ямы, до 6 м глубины от поверхности грунта, вел обыкновенно дромос. Погребальная площадка обставлялась по краям большими сосудами. Снаружи от них, и частью во внутреннем пространстве, находились кучи отдельных костей домашних животных (быка, мелкого рогатого скота, свиньи), а также целые туши и шкуры с остатками ножных костей, конечных хвостовых позвонков и черепа. Следов костей покойника, за исключением коронок зубов, при всей тщательности препарировки в больших курганах ни разу обнаружить не удалось. Центральная часть погребальной площади обычно оставалась пустой. Это заставляло даже иногда предполагать ее ограбление через колодец в вершине кургана. Однако в 1939 г. в кургане №XXIX, в центре ямы, была найдена деревянная четырехколесная повозка, не имевшая дышел и оглобель, без костных остатков покойника, но с инвентарем (крупные золотые височные завитки, серебряный клинок кинжала, бисер от головного украшения и часть вязаного чулка), но без костных остатков. Эта находка позволяет думать, что погребальная колесница могла помещаться и в тех случаях, когда при раскопке кургана не было обнаружено повозки, но оставалось свободное пространство на погребальной площади, на которой она могла находиться. Это предположение подтверждается также и тем, что раньше в некоторых случаях нами уже были зарегистрированы на дне погребальных ям две глубокие „колеи“ со следами дерева.

Pиc.17. Металлические предметы из младшей группы Цалкинских курганов (1/2 нат. вел.). а - серебряный клинок кинжала из кургана №XVII; 6 - бронзовое шило; в - кинжал; г - наконечник копья из кургана №XV.

Рис.15. Кубок из червонного золота, украшенный филигранью, зернью и вставными камнями из кургана № XVII (1/3 нат, вел.). а - вид сбоку; 6 - вид со дна.

Рис.16. Сосуды из младшей группы Цалкинских курганов (2/5 нат. вел.). а - серебряная чаша из кургана № XV; 6 - серебряное ведерко с чеканным изображением охотничьих сцен и с золотом отделкой из кургана № XVII; а - чаша из червонного золота без орнамента ив кургана № IX.

Что касается возраста курганов младшей группы, то к его определению возможно подойти прежде всего путем сравнения золотого и серебряного инвентаря этих курганов с инвентарем царских погребений в Уре и находками в Уруке первой половины III тысячелетия до н.э. Обработка верхнего края золотой чашечки (рис.16, в) из кургана № IX близко напоминает подобный край на малой золотой чаше царя Мескаламдуга. Способ прикрепления петель для дужки у серебряного ведерка - с помощью припаянных к краю вертикальных трубочек - близок к приему подвешивания серебряных и золотых сосудов в Уре через парные трубочки, припаянные к их краям.

Рис.18. Золотые височные украшения из кургана № VIII (4/5 нат вел).

Техника изготовления золотой скульптурки козла из кургана № V напоминает тот же прием золотой оковки деревянной формы на известных урских фигурках козлов, стоящих у дерева на задних ногах. 55 Техника устройства глаз на нашей скульптурке при помощи скорлупчатой основы — вполне сумерская и совпадает целиком с подобным же устройством глаз у упомянутых золотых козлов из Ура. Близкую аналогию в сумерских украшениях находят и золотые височные завитки56. Кулон в форме V из плоского агата 57 в золотой оправе и с золотыми капсулами на концах принадлежит к популярному в Сумере типу украшений. Особенно показательно сопоставить наш кулон с агатовым кулоном из ожерелья, найденного в 1936 г. в Уруке 58 и принадлежащего, судя по надписи на одной из бус, жрице Абабашти. При сходстве в общем характере и в технических деталях - за исключением того, что в кулоне из Урука цветные камни в гнездах заменены эмалью, - оба кулона поразительно совпадают в архаичном приеме их скрепления в ожерелье путем трудного просверливания вдоль тонких агатовых пластин вместо использования для этсго золотых капсул. Наконец, находит себе реплику в наших серебряных кинжальных клинках и сумерский обычай изготовлять царское оружие из драгоценных металлов. Однако при указанных чертах сходства еще сильнее проявляются различия, свидетельствующие о самостоятельности и о значительно большей молодости открытой нами культуры, несмотря на то, что связь ее с расписной керамикой, частью близкой 2-му эламскому стилю, могла бы говорить о еще более почтенном ее возрасте. Совершенно недопустимо,, чтобы при значительно более слабом уровне зерневой техники в древнем Сумере в эпоху, близкую к царским погребениям в Уре, мог быть изготовлен удивительный золотой кубок из кургана № XVII. То же можно сказать и о шаровидных бусах с камнями и восьмерковидными волютами типа сумерских серег (инв. 11584, РЬ 138), слабую аналогию для которых мы находим только в бусе из купольной гробницы в Вафио 59 середины II тысячелетия, когда зерневая техника получила уже в ряде стран значительное развитие. Новым, неизвестным для сумерской торевтики является и употребление циркульной правки стенок выковываемого сосуда с упором на дно; примеры этого мы имеем в наших золотой и серебряной чашечках и серебряной кружке из курганов №№IX, XV и XVI. Наконец, ничего общего с сумерским не имеет и стилистический характер чеканных изображений на серебряном ведерке и серебряном кубке, тесно связанных между собой общим мотивом и приемами трактовки идущих оленей. К сожалению, не имеется параллелей для этих уникальных предметов, чтобы получить материал для сравнения. Но совершенно очевидно сходство при полном отсутствии более поздних ассирийских черт с древнейшими образцами малоазийского „хеттского“ искусства. Длинный ряд однородных паратактически расположенных фигур встречает некоторые аналогии в барельефах в Язили Кая. Одеяние персонажей - короткие туники с бахромой, высоко поднятые носки обуви - имеет хеттский характер. В то же время наблюдаемые на наших памятниках своеобразные черты — общее содержание композиции приношения, характер сидения, волчьи хвосты как принадлежность костюма, тип священного дерева на кубке (род кедра или другого хвойного) и многоплановое расположение животных и деревьев на ведерке - говорят о значительной самостоятельности этого искусства и о каких-то особых архаических традициях, которыми оно питалось. Так, форма дерева на кубке и ведерке ближе всего стоит к изображениям дерева на раннединастической египетской шиферной палетке. 60 Композиция животных и ландшафта встречает аналогию в известной египетской золотой оправе кремневого ножа 61 и в ряде других охотничьих сцен, начиная с додинастических палеток, где между прочим имеются изображения охотников с привесными волчьими хвостами, вошедшими позднее и в официальное облачение фараонов и богов⁶². Если Б. В. Фармаковский с значительной убедительностью привлекал столь же древние египетские памятники к выяснению источников композиции калакентских поясов, то мы в нашем случае можем сделать это еще с большим правом. Все это несомненно указывает на какую-то независимую от сумерской культурную струю, которой питалось древнее искусство времени цалкинских курганов в эпоху, близкую возникновению хеттских наскальных изображений и других каменных барельефов, не содержащих параллелей с ассирийскими. Особенно убедительно на эту более позднюю, чем дают сумерские аналогии, датировку наших памятников указывает находка в кургане № XV прекрасного бронзового втульчатого копья с серебряной оправой. Как известно, втульчатое копье является совершенно чуждым предметом для всего Переднего Востока и Кипра. Из Трои (только из VI города) происходит всего единственный экземпляр. На Крите встречены лишь уклоняющиеся нетипичные формы того же времени, и только в Микенах втульчатые копья оказываются более обычными, начиная с IV шахтовой гробницы, откуда происходит копье изящной формы, датируемой XVII в. до н. э. Зато эти копья получают широкое распространение в это приблизительно время в Западной Европе (2-й период Монтелиуса). Так как на Северном Кавказе втульчатые копья появляются также лишь в самом конце бронзы (напр, станица Крымская), то совершенно естественно, что цалкинская находка копья ни в коем случае не может быть датирована эпохой более ранней, чем IV шахтовая гробница в Микенах и VI город Трои. Это является terminus post quem для всей молодой группы наших курганов. В то же время, как мы уже видели, не имеется никаких оснований еще более приближать к нам эпоху вновь открытой культуры, резко отличающейся от всей известной поздней закавказской бронзы. Действительно, рассмотренная нами серия местных могильников, кончая наиболее древними с медно-бронзовыми и кремневыми серпами, обнаруживает полное несовпадение с курганами и по ассортименту бус, этого наиболее подвижного товара. Последнее является со своей стороны также веским аргументом против возможности синхронизировать курганные комплексы с любой из изученных нами могильных групп, тем более, что стилистические особенности курганных цалкинских художественных изделий резко отходят от всего того, что мы знаем в искусстве и художественной промышленности ахеменидской, ванской и ассирийской. Но кроме того, реальность подобных предположений вообще совершенно исключается тем обстоятельством, что культура поздних цалкинских курганов еще совершенно не знает железа и обрабатывает железную руду, гематит только холодным способом - оббивкой, шлифовкой и сверлением, как это видно по вышеупомянутому наконечнику булавы, происходящему, правда, из более древнего, видимо, кургана. Вместе с тем обращает внимание и полное отсутствие костей лошади среди многочисленного остеологического материала, собранного в курганных погребениях младшей группы, в то время как домашняя лошадь хорошо уже известна на Цалке и вообще в Закавказье в эпоху поздней бронзы (бронзовые удила вместе с бронзовым серпом в могиле №13 Бешташенского могильника). В этой связи получает известное значение для датировки нашей культуры и найденная нами в кургане №XXIX деревянная повозка, введенная в погребальную яму, судя по отсутствию оглобель и дышла, без помощи упряжных животных. Повозка эта своим четырехколесным типом, размерами, свободным вращением колес без спиц, трехчастным их строением напоминает древнейшие сумерские колесницы, 63 несмотря на имеющиеся различия в форме колесных сегментов и в замене шпонок для их соединения внутренними шипами, что, возможно, зависит и от характера древесных пород, служивших в нашем случае материалом для колес. В царских погребениях в Уре колесницы найдены вместе с быками, запряженными в них, хотя в додинастический период в Сумере пользовались также мулом и лошадью для передвижения в четырехколесных, а также и в двухколесных колесницах64. Но во 11 тысячелетии в большинстве стран Древнего Востока, согласно многочисленным ассирийским, хеттским и египетским изображениям, четырехколесная колесница - бытовавшая, судя, напр., по глиняным моделям из Тепе Гавра 65 или бронзовой северносирийской 66 и по известной ливерпульской каппадокийской таблетке, 67 также и в северной Мессопотамии и Малой Азии - исчезает, и господствует исключительно двух¬колесная боевая колесница с колесами на спицах, запряженная лошадьми, как мы видим ее и на лелварском поясе, опубликованном Ж.Морганом68. Все сказанное заставляет меня рассматривать вещевой комплекс позднейших цалкинских курганов как культуру достаточно архаичную и значительно отдаленную от более или менее однородного и взаимносвязанного материала поздней закавказской „бронзы» в разных ее вариантах и видах. Для более точного определения верхней границы не имеется пока еще необходимых данных, но ясно, что ее трудно продвинуть далеко вперед за середину II тысячелетия до н.э. Некоторой опорой для установления указанного промежутка может пока служить только рассмотрение расписной керамики Закавказья, хотя и плохо еще изученной, но несомненно образующей ряд последовательных хронологических групп. Если не считать расписной керамики кувшинных погребений Мильской степи, 69 датируемых парфянской эпохой, то наиболее младшую группу представляет керамика (горшки с кнопочной ручкой и трубчатым носиком, конические тарелки с петлей) с сочной красной лаковой росписью (особенно нижних частей сосудов), добытая А. А.Миллером 70 в Кизил Банке Нахичеванской АССР вместе с темноглиняной посудой в двух каменных гробницах с коллективными (разновременными?) погребениями и железными предметами (ножи) в сопровождении обсидиановых наконечников стрел и ассортимента бус, обычного для южнозакавказских могильников конца бронзовой эпохи. Следующую группу образует полихромная керамйка (высокогорлые кувшины с ручкой и „чайники») с сухой матовой росписью в виде сетчатых треугольников в две краски (черная и красная), происходящая из 6 могил, раскопанных акад. И.И.Мещаниновым 71 в 1926 г.; каждая из этих могил содержит также по несколько погребений, инвентарь которых - без следов железа - состоял из крутоплечих бронзовых кинжальных клинков, длиннобородчатых бронзовых черенковых стрел с выступающим осевым ребром и из темноглиняной посуды. Повидимому, к еще более древней группе следует отнести большую часть сосудов из коллекции Исторического музея, собранной Н. В. Федоровым 72 в 1895 г. и содержащей в себе примесь образцов первой и второй групп. При сходных с предыдущей группой орнаментальных элементах и технике матовой полихромной росписи, сосуды представлены здесь иными типами, главным образом широкими низкогорлыми кратерами без ручек и округло-биконической формы мисками. „Метопной» композицией узора, присутствием в нем иногда элемента „двойной секиры», т.е. сложенных вершинами двух треугольников, и наличием размашисто выполненных изображений птиц, змей и человека эта последняя группа типологически приближается ко 2-му эламскому стилю и южномессопотамской полихромной керамике ступени Джемдет Наср, хотя несомненно является более поздней по времени. Вместе с тем первая кизилванкская керамика имеет некоторую отдаленную связь и с территориально другой большой группой расписной керамики Закавказья с р. Занги близ крепости Кизил-кала 73 (в 12 км от Еревана). Эта последняя керамика, о которой уже говорилось выше, типологически является значительно более древней ступенью сравнительно со старшей кизилванкской и обнаруживает заметное сродство со ступенью Эль Убаид и стилем I bis Элама. Она отличается тяжелой, но тщательной ручной лепкой сосудов в форме сфероидальных (с уплощенным дном) чаш-мисок и низкогорлых сферических кратеров, покрытых одноцветной черной росписью по сплошному красному покрову. Узорный пояс из прямолинейно геометрических, часто расположенных метопами элементов (сетка, шахматы, двойная секира, параллельные углы) обрамляется здесь снизу чуждой Востоку концовочной каймой из завитков, что заставляет вспоминать каппадокийские и кипрские образцы при совершенно иных, однако, формах сосудов. Как показали раскопки, произведенные здесь (близ б. сел.Тазакенд) П.В.Марковским в 1896 г., 74 могилы, заключавшие эти сосуды, не имели примеси черноглиняной керамики и не содержали никакого иного инвентаря. К этой керамике близко примыкают и отдельные находки в районе Нахичевани, указывающие на присутствие близ Кизилванкского могильника слоя еще более древнего, чем Кизил Ванк I. Отсюда происходят типичные для Кизил-кала на р. Занге расписанные черным по красному покрову сфероидальные тяжелые чаши с рантом по венчику, но не с прямолинейным узором, как в Кизил-кала на р.Занге, а с нетипичною там каймою из концентрических полукругов, как в цалкинском кургане №XV. К этому орнаменту присоединяется в нахичеванских находках и другой, характерный для Цалки мотив заполнения лент и треугольных полей волнообразными линиями (находка в Шах-бузе и Нагаджире). Из Нагаджира происходит, между прочим, замечательный сосуд в форме цалкинских гидрий с яйцевидным корпусом, с также красиво моделированной шейкой и орнаментальной композицией из пяти ленточных шевронов с схематической фигурой животного и человека в одном из полей. Подоб¬ные сосуды известны и из находок в Армении, напр, из сел. Кизил- тамур (Эчмиадзинский район) и из сел. Астапат75. Наконец, недавно в Грузии при строительных работах в Нареквари близ Мцхета был найден прекрасный небольшой безручный кувшинчик этого типа, с черной росписью пятью шевронами и свастическими фигурами между ними по красной лощеной обмазке. Таким образом, если учесть и вышеупоминавшуюся находку в Зурнабаде, мы имеем значительную территорию центрального междуречья Куры и Аракса, на которой распространен один из двух видов цалкинских расписных сосудов. Эта же территория является и областью, где в целом ряде пунктов обнаружен позднеэнеолитический слой циклопических крепостей с высоко развитой, совершенно однородной всюду, чернолощеной, искусно лепленсй от руки керамикой с розовой ангобированной подкладкой. Керамика из Кизил-кала («Тазакенд“) на р. Занге, с ее типичной орнаментацией „двойными секирами», остается, напротив, пока несколько изолированным вариантом, не выявляющим широкого распространения и сколько-нибудь определенных стратиграфических отношений к слою ранних циклопических крепостей. Может быть эта керамика свидетельствует о еще более ранних культурных связях Закавказья с Ираном и верхней Месопотамией, где мотив росписи „двойными секирами» является особенно излюбленным еще в неолите. В таком случае встал бы вопрос об исторических условиях появления в Закавказье всего своеобразного раннеметаллического культурного комплекса с древней чернолощеной ангобированной керамикой и о наличии здесь этнических смешений в III тысячелетии. Во всяком случае, определенный нами концом первой половины II тысячелетия до н.э. возраст блестящей культуры младших цалкинских курганов слишком недостаточен, чтобы понять возникновение северо-кавказской высокой культуры типа Майкопа и Пролетарской (б. Царской), относящейся, может быть, к значительно более ранней стадии бронзы, чем даже старшая группа цалкинских курганов. Действительно, последнюю с известной вероятностью можно синхронизовать, - как показывает сопоставление плоских кинжальных клинков с недифференцированным шилом, четырехгранных обоюдоострых шильев, круглых полутораспиральных завитков, - с нижним слоем абхазских дольменов и Сачхерского могильника, тем более, что сачхерская керамика выказывает переживание форм, идущих от нижнего слоя циклопических крепостей. С этим согласуется и вероятная абсолютная датировка старших цалкинских курганов, абхазских дольменов и древнего комплекса из Сачхери рубежом III и II тысячелетия до н.э., что следует из совпадения форм: гематнтовой булавы короткогрушевидной формы с цилиндрическим отверстием из цалкинского кургана - с подобными же находками из второго слоя Алишарского холмах 76 в Малой Азии и из Телейлат Гассул 77 в Палестине, в слое 1-й эпохи бронзы; круглого массивного серебряного полутораспирального завитка из цалкинского кургана IV - с таковым же электроновым завитком из станицы Летницкой 78 и связь их обоих, а также сачхерских круглых бронзовых завитков с завитками из Трои II-V; молоточкоголовых медных булавок из Сачхери - с серебряной булавкой из скорченного окрашенного погребения в Ремеделло (Брешия в Италии) 79 при костяном подражании им булавок типа степных причерноморских в датских „гробницах с коридором» 80 сачхерских булавок (развитых форм) с завязанными головками 81 - с тем же типом в Негаде, Трое II, Тепе, Гиссаре II, Унетице и, наконец, мергелевого браслета из Сачхери - с таковыми из древнейших погребенй I нальчикского кургана. В таком случае ранний период дольменной культуры на Северном Кавказе, начиная с комплекса кургана станицы Пролетарской, будет хронологически соответствовать эпохе строительства древнейших циклопических крепостей Закавказья с их еще едва выявляющейся своеобразной культурой, идущей от энеолита. Решение вопроса об этнической принадлежности открывшейся в Грузии блестящей культуры младших цалкинских курганов зависит от возможности, с одной стороны, выяснить отношение этой культуры к позднее возникшему Ванскому царству и к синхроничным ей культурам хеттской и митанийской, с другой стороны, - от возможности в дальнейшем установить, на основах более точной стратиграфии и изучения строительных и хозяйственных остатков, ее социальный облик и преемственные связи с последующими и предшествующими стадиями развития местных обществ, в частности с нижним слоем циклопических крепостей и более древними этапами расписной керамики. Не касаясь сейчас всех этих сложных вопросов, мы можем лишь сказать, что в отношении непосредственно интересующих нас памятников Грузии середины II тысячелетия до н.э. у нас более всего данных говорить о принадлежности их к хуррийскому племенному слою как по участию последнего в создании „хеттской» культуры и искусства и посреднической роли между южной Месопотамией и Малой Азией (скульптура Тель Халафа, печати Керкука, эпос о Кумбабе и Гильгамеше), так и по языковой связи народов хурри - древнего Урарту - с создателями Ванского царства, 82 в которых нет никакого основания видеть чуждых пришельцев с запада (как думал Леман-Гаупт), 83 тем более, что и керамику с красной блестящей облицовкой возможно сопоставлять с малоазийской лишь после установления ее явного родства (и по форме, и по облицовке, и по пережиткам росписи) с росписной керамикой Закавказья, именно ее цалкинского варианта.

Notes:

Е. A. Sреisеr. Progress of the joint expedition to Mesopotamia. Bull, of the Am. School of Orient. Research, 1938, № 69, стр.5-7. - Idem. Closing the Gap of Tepe Gawra. Asia, 1938, vol. 28, стр.536-543.

M. S. Mallowan and R. Cruikshank. Prehistoric Assyria, the excavations at Tell Arpachiyah. London, 1935.- M. S. Mallowan. Excavations at Arpachiyah in Assyria. Iraq, II, 1935, стр. 1 сл.

A. J. Tоbler. Progress of the joint expedition to Mesopotamia. Bull, of the Am. School of Orient. Research, 1938, № 71, стр.22-23, рис.5.

E. A. Speiser. Excavations at Tepe Gawra during the season of 1936-1937. Bull, of the Am. Inst, for Ir. Art and Arch., 1937, vol.V, No 1, стр.5.

R. Virchow. Fundstiicke aus Grabhiigeln bei Urmia. Zeitschr. f. Ethn., Bd. 32, 1900, стр. 609-612.

A. W. Jackson. Persia past and present. N. Y., 1906, стр.90-98. - В. Минорcкий. Келяшин, стела у Топузава и древнейшие памятники вблизи Урмийского озера. Зап. Вост. отд. Археол. общ., т. ХХ1Ух_4, Пгр., 1917, стр.145-193.

С. F. Lehmann-Haupt. Armenien einst und ietzt, Bd. I. Berlin, 1910, стр. 277-279.

Б. Б. Пиотровский и Л. Т. Гюзальян. Крепости Армении доурартского я урартского времени. Пробл. ист. мат. культ., 1933(3-4), стр. 53.

Евг. Пчелина. Археологическая разведка в районе Триалетского хребта близ гор. Тифлиса. Bull, du Mus. de Georgie, t. V, 1928, стр. 159.

ОАК, 1882—1888, стр.58 и 64, примеч. П.С.Уварова. Могильники Сев. Кавказа, М., 1900, стр.324, табл.127, 47.

G. Соntеnau. Les tablettes de Kerkouk et les ori,;ines de la civilisation Assyrienne. Отт. ИЗ ,,Babyloniaca“ (т. IX2-4, Paris, 1926, ср. рис. 80, 90, 73). - Idem. La civilisation des Hittites et des Mitanniens. Paris, 1934, стр.106-111. - A. Gotze. Hethiter, Churriter und Assyrer. Hnuptlinien der vorderasiatischen Kulturentwicklung im II. Jahrtausend. Oslo, 1936, стр.92-95.

Archaol. Mitteil. aus Iran, 6, 1934, стр. 167.

М. M. Ivascenko. Be’trage zur Vorgeschichte Abchasiens. Eur. Sept. Ant., VII, Helsinki, 1932, стр.98-103. М. М. Иващенко. Исследование архаических памятников материальной культуры в Абхазии. Тифлис, 1935, рис. VII, X и XI.

Б. А. Куфтин. Материалы к истории культурного и этнического оформления дофеодальной Абхазии. Отчет о работе отряда Абхазской археологической экспедиции 1934 г., Тбилиси, 1940, гл. III (печ.).

МАК, вып. VIII, табл. LXXX, 16, CXVII, 4 и 6; CXVIII, 25.

Там же, табл. CXV, 1, рис. 210.

А. А. Миллер. Северо-кавказская экспедиция ГАИМК 1929 г. Сообщ. ГАИМК, 1931, 3. Он же. Работа Северо-кавказской экспедиции ГАИМК 1932 г. Проблемы, 1933, 1-2, стр. 47-48.

Zeitschr. f. Ethnol., Bd. XXII, 1890, стр. 419. - В. В. Данилевский. Историко-технологическое исследование древних бронзовых н золотых изделий Северного Кавказа и Северного Урала. Изв. ГАИМК, вып. 140, 1935, стр. 225, табл. IV, 5.

Л. Н. Соловьев. Энеолитическое селище у Очемчирского порта в Абхазии. Тр. Абхазск. научно-исслед. инст. яз. и ист. им. Н. Я. Марра, вып. XV, Сухуми, 1939.

Б. А. Куфтин. Некрополь в Колхиде. Заря Востока, Тбилиси, 1939, № 3, рис. на стр. 4.

Подобный колхидский пифос мною замечен среди находок экспедиции Гос. Эрмитажа 1939 г. в Крыму в древнем Нимфее. По сообщению В. М. Скудновой, пифос был найден у древней крепостной стены V—IV вв. вместе с рядом лежавшими обломком (дно) чернолаковой котиллы IV в. до н. э. и фрагментом килика той же эпохи.

А. А. Иессен. К вопросу о древнейшей металлургии меди на Кавказе. Изв. ГАИМК, вып. 120, рис. 14, 3.

St. Przeworski. Der Grottenfund von Ordu. Archiv Oiientalni, vol. Vlln, 1935, стр. 408, табл. XLVIIC.

Я. И. Гуммель. Раскопки в Нагорно-Карабахской Автономной Области в 1938 году. Изв. Азерб. фил. АН СССР, Баку, 1939, № 4, стр. 86—88.

Он же. Археологическая разведка на Киликдаге. Изв. Аэерб. фил. АН, т. 2, Баку, 1938.

А. С. Уваров и А. В. Комаров. Об обсидиановых орудиях, найденных на р. Цалке. [Информация.] Тр. V Археол. съезда в Тифлисе в 1881 г., М., 1887, стр. LXXXV, табл. 29. — II. С. Уварова. Коллекции Кавказского музея, т. V. Археология, Тифлис, 1902, стр. 100—101. — П. С. Иоакимов. Выписка из дневника археологических работ на Цалке. Изв. Кавк. общ. ист. и археол., т. I, вып. 1, Тифлис, 1882, стр. 7—9. ↩

Е. Такайшвили. Археологические экскурсии, разыскания и заметки. Борчалинский у., Триалетское приставство. Изв. Кавк. отд. Моск. археол. общ., вып. III, 1913, стр. 14—15, 36—37, 50. — Л. М. Меликсет-Беков. Из материалов поездки на Цалку в 1924 г. Изв. Кавк. ист.-археол. инст., т. IV, Тифлис, 1926, стр. 133. — Он же. Новая проблема в истории Грузии. Мнатоби, 1925, № 2, стр. 222—223. [На груз, яз.] — Он же. Мегалитическая культура в Грузии. Матер, для истории архаического монументального искусствт, Тбилиси, 1938. [На груз, яз.]

Б. А. Куфтин. Очаг древне-восточной культуры в Грузии. Заря Востока, Тбилиси, 1939, № 131, 10 июня.

П. С. Уварова. Коллекции Кавказского музея, V. Археология, Тифлис, 1902, стр. 98, № 2309.

М. Brosset. Histoire de la Georgie depuis l’antiquite jusqu’au XIX siecle. 1-re partie, 1849, стр. 23. [На груз, яз.]

A. Furtwangler. Beschreibung der geschnittenen Steine im Antiquarium. Berlin, 1896, стр. 19, табл. VIII, NoNo 185 и 184.

J. Morgan. Mission scientifique au Caucase, t. I. Paris, 1889, стр. 120—123.

Т. Пассек, Б. Латынин. Ходжалинский курган № 11. Изв. Общ. обслед. и кзуч. Азербайджана, № 2, Баку, 1926.

R. Ghirshman. Rapport preliminaire sur les fouilles de tepe Sialk, pres de Kashann. Syria, XVI3, 1935. стр. 244. E. F. Schmidt. Tepe Hissar excavations 1931. The Museum Journ., v. XXIII4, Philadelphia, 1933, pi. 116.

Ерванд Лалаян. Раскопки курганов в Советской Армении. Ереван, 1931, рис. 112. [На арм. яз.]

J. Morgan. La prehistoire orientale, t. Ill, Paris, 1927, стр. 270.

A. U. Pope. Exposition internationale d’art persan a l’Academie royale de Londres. Cahiers d’Art, Paris, 1931, стр. 34. — R. Fоrrer. Six bronzes prehistoriques du Louristan. Bull, de la Soc. Prehist. Franaise, 1932, № 4, кинжал Ns 4.

П. С. Рыков. Работа в совхозе „Гигант» (Караганда). Изв. ГАИМК, вып. 110, 1S35, стр. 57, рис. 41, 2.

Fr. Bayern. Untersuchungen йЬег die altesten Graber und Schatzftnie in. Kaokasien. Berlin, 1835, табл. XIII

Т. Пассек, Б. Латынин, ук. соч., рис. 6.

И. И. Мещанинов. Ассирийская бусина из Азербайджана. Изв. Общ. обслед. и иэуч. Азербайджана, № 2, Баку, 1926. — Он же. Ирритация в халдском периоде Закавказья. Сообщ. ГАИМК, 1931, вып. 6, стр. 13./ref] костяные трех- и четырехгранные стрелы, как в нижнем этаже Самтаврского могильника у Байерна. Скорее казалось странным, почему эти серпы, за исключением, может быть, отдельных вкладышей, не зарегистрированы до сих пор на остальной территории Закавказья. Весь рассмотренный нами, таким образом, ряд могильников (исключая курганные Цалкинского района), несмотря на обнаруженные в нем некоторые особенности, в целом не выступает из хорошо знакомой нам картины закавказского археологического материала с типичными для него бронзовыми изделиями, керамикой и ассортиментом бус. Совсем иное приходится сказать относительно цалкинских курганов. При всем разнообразии их возрастов и заключающегося в них керамического инвентаря содержимое курганов, не говоря уже о предметах из драгоценных металлов, вообще редких для этого времени, не обнаруживает никаких почти точек соприкосновения с известными нам археологическими памятниками Закавказья раннежелезной и позднебронзовой эпохи. Одно уже это обстоятельство при полном, вместе с тем, отсутствии следов железа сразу заставляет подозревать значительно более древний возраст даже для наиболее молодых (поздних) курганных погребений. Наличие же в них расписной керамики, нескольких неизвестных совсем в Закавказье типов или представленных там лишь случайными находками, без связи с инвентарем, делает возможным предполагать в цалкинских курганах свидетелей более близких отношений Закавказья к „основной переднеазиатской культуре», чем это можно было думать до сих пор. Во всяком случае, найденная в одном из молодых курганов чашка сфероидальной формы с плоским дном и черной росписью по красной обмазке находит аналогию в наиболее древней группе закавказской расписной керамики из района циклопической крепости Кизыл-кала („Тазакенд“) на р. Занге, 84П. С. Уварова. Коллекции Кавказского музея, V. Археология, Тифлис, 1902, сгр. 119, 122. - А. А. Спицын. Некоторые закавказские могильники. I. Могильники близ Кизыл-кала. Изв. Археол. ком., вып. 29, СПб., 1909, стр.1-2, рис.5, 9, 22.

Я. И. Гуммель. Крашеная керамика в долине Ганджачая. Изв. Аэерб. фил. АН СССР, Баку, 1939, № 5.

Евг. Пчелина, ук. соч., стр. 159, рис.2-7.

Б. А. Куфтин. Колумбарий ванской эпохи в районе Арарата и подстилающий его культурный слой зольных холмов Закавказья. Предварительные данные о раскопки П. Ф. Петрова в 1913 г. в с. Малаклю. Bull, du Musee de Georgie, t. X, Tbilisi, 1940.

E. А. Лалаян. Археологические раскопки в Эриванской губ. Изв. Археол. ком. Прибавл. к вып. 14, СПб., 1905, стр.48. Он же. Нахичеванский район. Azgagrakan Handess, XIII, 1903, стр. 207-208. [На арм. яз.]

Ерванд Лалаян. Раскопки курганов в Советской Армении. Ереван, 1931, стр. 35, сл., 60. [На арм. яз.]

Б. А Куфтин. Колумбарий Ванской эпохи.., рис.20.

С. F. Lehmann-Haupt. Armenien einst und jetzt, Bd. II(2). Berlin, 1931, стр. 575-580.

А. А. Иессеи. Северо-кавказские сосуды с изображением оленя. Сообщ. ГАИМК, 1931, стр. 15.

Hoernes-Menghin. Urgeschichte der bildenden Kunst in Europa. Wien, 1925, стр. 483-491.

А. А. Спицын. Скифы и Гальштатт. Сб. А. А. Бобринскому, СПб., 1911, стр. 162.

Я. И. Гуммель. Крашеная керамика в долине Ганджа-чая. Изв. Азерб. фил. АН СССР, Баку, 1939, № 5, стр. 37-41.

Б. А. Куфтин. Раскопки в Цалке. Очаг культуры хеттской эпохи на территории Грузии. Вечерний Тбилиси, 1938, № 270, 26 ноября, рис. 1 и 2 на стр. 2.

См. рис. в газете „Вечерний Тбилиси» (1938, 28 июля).

С. L. Woolley. Ur Excavations, vol. II. The Royal Cemetery. New-York, 1934, pi. 87-90, стр. 264-266.

Woolley, ук. соч., pi. 146.

См. рисунок в газете „Вечерний Тбилиси» (1938, 28 июля). - Wооlеу, ук. соч. стр. 342, рис. 79.

А. Nоldеkе, A. Haller, Н. Leuzen ind Е. Heinrich. Achter vorlaufi- ger Bericht iiber die von der deutschen Forschungsgemeinschaft in Uruk-Warka unternom- menen Ausgrabungen. Abh. d. Preuss. Akad. der Wissensch., Jahrgang 1936, Phil.-hist. K1 , № 13, Berlin, 1937, стр. 23, табл. 39, 2.

Mare Rosenberg. Geschichte der Goldschmiedekunst auf technischer Grundlage. Granulation. Frankf. a/M., 1918, стр. 33—34, рис. 49, 10.— Taovviag ‘Eiprifiegig ’AgzaioAoyix)j, 1890, табл. 7 (правый рис. сверху).

Jean Саpаrt. Les debuts de l’art en Egypte. Bruxelles, 1904, стр. 234* рис.159-160.

Жан Морган. Доисторическое человечество, М. - Л., 1926, стр. 214, рис. 125. В книге G. Chilae „New light on the most ancient East» (London, 1935, стр.123, рис. 52) рукоять ошибочно названа костяной.

В. В. Струве. Эрмитажная стела Хареыхеба. Ежегодник Инст. ист. иск., т. I, 1922, стр. 92. Ср. также табл. 185 и др. ): Н. Schafer und W. And гае. Die Kunst des Alten Orients. Berlin, 1925.

С. L. Woolley, ук. соч., стр. 64, 108, 109, табл. 33, 62.

С. L. Woolley, ук. соч., стр. 271,376, табл. 181. - G. Сhildе, ук. соч., стр. 161, рис. 59.- British Mus. Quarterly, v. VIII, 1933, № 39.

E. A. Speiser. Excavations at Tepe Gawra, v. I. Lewels, I-VIII) Philadelphia, 1935, стр. 163, табл. XXXVa.

St. Przeworski. Altorientalische Altertiimer in skandinavischen Sammlungen. Eur. Sept. Ant. X., Helsinki, 1936, стр. 88-89, рис. 14.

G. Coutenau. Les tablettes de Kerkouk et les origines de la civilisation Assyrienne. Extr. de Babyloniaca, t. I’C, fasc. 2-4, Paris, 1926, рис. 58.

J. Morgan. Mission scientifique au Caucase, t. I, Paris, 1889, стр. 141, рис. 145.

А. Алекперов. Материалы по археологии и этнографии Азербайджана. Изв. Общ. обслед. и науч. Азерб., № 4, Баку, 1927, стр. 242.

А. А. Миллер. Археологические исследования в Нахичеванской республике летом 1926 г. Сообщ. ГАИМК, I, Агр., 1926, стр. 326.

И. И. Мещанинов. Краткие сведения о работах археологической экспедиции в Нагорный Карабах в Нахичеванский край, снаряженной в 1926 г. Сообщ. ГАИМК, I, Лгр, 1926, стр. 236-240.

А. А. Спицын. Некоторые закавказские могильники, II. Могильник Кизыл-Ванский. Изв. Археол. ком., вып. 29, СПб., 1908, стр.3-5.

А. А. Спицын, ук. соч., стр. 1-2, рис. 5, 19, 22.

П. С. Уварова. Коллекции Кавказского музея, V. Археология, Тифлис, 1902, стр. 119, 122.

Е. Байбуртян. Проблема крашеной керамики Армении. Вестн. Инст. ист. и лит. Арм. ССР, кн. II, Ереван, 1937, стр. 28-288. [На арм. яз.]

Erich F. Schmidt. Anatolia through the ages. Discoveries at the Alishar Mound 1927-1929. Chicago, 1931, стр. 91, рис 138.

A. Mallоn, R. Кaeppelet R. Neuville. Teleilat Ghassul, I. Compte rendu des fouilles de l’lnstitut Biblique Pontifical 1929-1932, Rome, 1934, стр.71, pi. 35з; - A. Iirku. Einige Kleinfunde aus Palastina und Syrien. Zeitschr. Deutsch. Morgenland, Gesellsch., N. F„ Bd. 132, 1934, стр.168-169.

ОАК, 1898, стр.53-54, без рис. (колл. Эрмитажа).

В. А Городцов. Культура бронзовой эпохи в Средней России. М., 1916, стр.57. М. Гёрнес. Культура доисторического прошлого, ч. II. М., 1914, стр.75, рис.33.

G. Rosenberg, Nouvelles trouvailles de „Chambres de Geants». Mem. de Soe. R. de Ant. du Nord, Copenhague, 1932-1933, стр. 433, рис.12.

J. Dechelette. Manuel d’archeologie prehist;rique, v. II. Paris, 1910, стр. 47, 320, рис. 124.

A. Gotze. Kleinasien. Kulturgeschichte des Alten Orients. Miinchen, 1933, crp. 179-180. - J. Friedriсh. Kleine Beitrage zur churritischen Grammatik. Mitt, d. Vorderas.-Agyptisch. Gesellsch., 1939, Bd. 42, № 2. - E. A. Speiser. Studies in Hurrian Grammar. Journ. of the Am. Or. Soc., 1939, v. 59, № 3.

C. F. Lehmann-Haupt, ук. соч., т. II(2), стр. 579-580.

http://arheologija.ru/kuftin-k-voprosu-o-rannih-stadiyah-bronzovoy-kulturyi-na-territorii-gruzii/

• უძველესი კავკასია