<უკან დაბრუნება

ლომთათიძე გ. - Ломтатидзе Г.А., Выступление на заключительном заседании сессии 14 мая 1959 г. - «Материалы по археологии Дагестана», т.II, Махачкала, 1961;

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОМ ЗАСЕДАНИИ СЕСИИ 14 МАЯ

Как будто уже нечего добавить к тому, что говорилось на этой безусловно содержательной сессии, в момент завершения ее работы. Однако, мне хочется сказать несколько слов но общим вопросам, поделиться с аудиторией рядом соображений и положений, отражаюших достижения и воззрения грузинской советской школы историков, в широком смысле этого слова.

Свое выступление я должен начать с выражения чувства настоящего удовлетворения всем тем, что нам показали и с чем нас встретили на этой сессии наши дагестанские друзья-коллеги. Мы в Грузии всегда чутко прислушиваемся ко всему, что делается нового, хорошего и интересного в науке всех братских республик и, в первую очередь, естественно, республик родного всем нам Кавказа. С радостью узнавали мы в свое время об образовании еще одного очага кавказоведения в системе Дагестанского филиала АН CCCP, а также об организации Дагестанского университета. От души мы желали им скорых и значительных успехов, и вот, как красноречиво показала нынешняя сессия, охватывающая лишь одну из отраслей кавказоведения, наши пожелания не преминули сбыться. Что же нам остается, как не радоваться этому и поздравить молодой коллектив и руководящих работников, сумевших направить их усилия по правильному руслу с должной интенсивностью и эффективностью?... Тесный деловой контакт между работниками общественных наук Грузии и ряда других республик Кавказа, в том числе Дагестана, установился не сегодня и не вчера. Такое содружество насчитывает уже десятилетия славной традиции. Товарищи поймут, конечно, что я в первую очередь подразумеваю всем известное плодотворное сотрудничество грузинских и дагестанских языковедов и этнографов. В частности, нам отрадно отметить значительный вклад наших лингвистов, во главе с акад. А.С.Чикобава, в дело изучения дагестанских языков и наших этнографов, во главе с проф. Г.С.Читая, сильно сдвинувших изучение этнографии Кавказа. До нынешнего дня не было такого контакта между нашими археологами, но он несомненно будет: начало положено весьма удачно, уже на этой сессии.

Вряд ли нужно доказывать, сколь насущно необходимы нам, всем кавказоведам, подобные контакты и сотрудничество. У нас имеется целая серия общих исследовательских тем, начиная с древнейшего времени. Узловые проблемы археологии, этнографии и фольклора должны разрабатываться совместно, объединенными усилиями. Ведь никому уже не придет сегодня мысль оспаривать правомерность концепции об давнем коренном единстве народов Кавказа. Из грузинских историков много и плодотворно работал над этими вопросами акад. И.А.Джавахишвили, оставивший капитальные историко-лингвистические исследования. Нельзя не вспомнить тут же, что Иван Александрович в молодости, еще будучи магистрантом Петербургского университета, участвовал в экспедиции, направленной в Дагестан русским этнографическим музеем летом 1924 года. Экспедиция, объездив Хунзах, Дидо и другие области страны, собрала замечательную коллекцию редчайших предметов домашней утвари, которая поныне украшает этот ленинградский музей и частично опубликована. (А.А.Миллером в 1927 г.). Спустя 35 лет, в 1939 г., Иван Александрович, вспоминая с удовольствием свое участие в указанной экспедиции, сожалел о ряде замечательных предметов, которые ему тогда не удалось приобрести, и, наряду с некоторыми другими поручениями, возложил выполнение этого пробела на грузинскую этнографическую экспедицию, собиравшуюся во главе с проф. Г.С.Читая в Дагестан в следующем году. Есть ряд важных вопросов, охватывающих вопросы и отдельные факты взаимоотношений грузин с соседними кавказскими народами, у академиков С.Н.ДжаНашиа и Н.А.Бердзенишвили. И, наконец как логическое завершение подобной устремленности исследовательских интересов этой школы, следует отметить образование в прошлом году в нашем Институте истории им.Джавахишвили отдела истории горских народов Кавказа, перспективность которого совершенно бесспорна. Но все это - нынешний день нашей советской школы. А ведь если мы окинем взором далекое прошлое грузинской историографии, то с огромным интересом будем присматриваться, особенно сегодня, именно на этой сессии, к незаурядной фигуре Леонти Мровели, талантливого грузинского историка XI века. Свое сочинение он начинает изложением четкой схемы единого происхождения народов Кавказа, перечисляя восемь их родоначальников героев-сыновей прародителя Таргамоса, разделившего между ними территорию Кавказа. Это: Картлос — родоначальник восточных грузин (картлийцев), Эгрос -родоначальник западных грузин (эгрисцев, т.ею мегрелов н др.), Хаос — родоначальник армян, Бардос — родоначальник бардавцев, Мовакан — родоначальник моваканцев (обе эти области входят в Албанию), Лек — родоначальник «леков», т.е. дагестанцев, от Терека до Каспийского моря, Эрос — родоначальник эретцев (крайне восточная, граничившая с Албанией область Грузии и Кавкас — родоначальник северокавказских племен (западнее Терека). Исключительный интерес представляет запись акад. С.Н.Джанашиа, сделанная им в 1929 г. в высокогорном Лакском районе Дагестана. Неграмотный лакец утверждал в разговоре с ним, что лакцы, грузины и армяне являются потомками трех братьев - Лакуса, Картуса и Маркуса. С.Н.Джанашиа, конечно, был абсолютно прав, усмотрев в этом утверждении, искаженно и скомканно отражающем вышеизложенную генеалогическую схему, животворное влияние и устойчивость на протяжении девяти столетий гуманистической теории Леонти Мровели. Следовательно, концепция единого происхождения, ближайшего родства народов Кавказа (служившая, помимо всего, и целям пропаганды тесного их политического сотрудничестна в условиях нарождения сильного общекавказского государства), является древней, традиционной в грузинской историографии. Тем более расцветать ей в советской науке. Как и надо было ожидать, одною из стержневых проблем данной сессии являлась история Кавказской Албании. Для грузинских историков и археологов вне сомнений большое значение этой проблемы и для истории нашей страны, ибо на протяжении веков Грузия и Албания были теснейшим образом связаны друг с другом, а ведь значительная часть Дагестана входила именно в состав Албании. И вот поэтому изучение, в частности, дагестанских (аварского и др.) языков и культуры дает и даст впредь многое для решения большой проблемы единства кавказских народов. Все это уходит и корнями в дохристианскую эру, где решающее слово, конечно, принадлежит уже археологии, и это слово мы слышали здесь в ряде докладов по архаичным памятникам. Что касается последующего периода, достаточно освещенного в письменных источниках, здесь красной нитью проходит сквозь историю наличие постоянного сотрудничества наших народов, вплоть до позднефеодальной эпохи; в силу определенных исторических условий, в значительной части Кавказа установилось ирано-турецкое владычество, разрушившее извечное единство наших народов. посеявшее между нами рознь и даже кровавую вражду, к счастью, не навсегда... Советские историки призваны восстановить, путем совместных, вдумчивых и трезвообъективных исследований, картину именно того прошлого, отмеченного явным единством кавказских народов. Мне хочется остановиться на нескольких примерах, которые могли бы послужить дополнением к заслушанным интересным нами интересным докладам Д.М.Атаева, Р.О.Шмерлинг и Э.И.Ямпольского, трактующим вопросы античной и средневековой истории Албании и Дагестана. Общеизвестно - да и в докладе Р.О.Шмерлинг еще раз было убедительно показано, — что в среднефеодальную эпоху Грузинское государство, превратившееся в серьезную ведущую силу по всей Передней Азии, успешно возглавило общекавказское государственное образование и интенсивно распространяло грузинскую христианскую культуру среди горских народов Кавказа: черкесов, чеченцев, ингушей, дагестанцев и др. Последние постепенно, все больше и больше стали вовлекаться в сферу грузинского культурного влияния, чему немало способствовали именно древние и всегда живо ощущавшиеся корни единства. Нельзя не вспомнить, к слову, грузинскую опись XIV века (в коллекции одного из зарубежных грузинских монастырей на Синайской горе, в Египте), в которой упоминается «каталикос гудзов», по мнению акад. Н.А.Бердзенишвили, — «епископ Хундзаха» по имени «Окропири». Уже одно имя, чисто грузинское, этого лица, возглавлявшего в эподу тяжкой и кровавой монгольщины христианскую церковь в Хунзахе, говорит о многом, особенно в контексте с теми знаменательными фактами, о которых говорилось в докладе Р.О.Шмерлинг; с наличием грузинских храмов и надписей в Дагестане, Чечено-Ингушетии, Северной Осетии и т.д. Вспомним также, опубликованный уважаемым Е.И.Крупновым грузинский храм Тхоба-Ерды в Чечено-Ингушетии. Особое же внимание привлекают надписи на местных языках, выполненные грузинским заглавным церковным шрифтом «асомтаврули». Ведь это говорит об удачно организованной системе письменности для горских народов Кавказа на базе грузинской, может быть, пришедшей в ряде районов на смену исчезнувшей албанской. Следует припомнить и тот факт, что усиление Ширвана и рост благосостояния этого государственного образования феодальной эпохи, приходится именно на тот период, когда грузины и ширванцы (потомки албанцев) общими усилиями побеждали и гнали прочь турецко-сельджукских захватчиков в XII столетии. И, конечно, не случайно существование на территории Ширвана крепости «Кало - и—гюрджи» в совокупности с тем фактом, что восточная граница Грузии в те времена проходила через г.Шемаху. Самые тесные взаимоотношения у Грузии сложились именно с Ширваном, в состав которого, помимо современных азербайджанских областей, входили и Дербент, и многие другие нынешние дагестанские земли. Его население упорнее боролось плечом к плечу с грузинами против сельджуков. При их активной поддержке была взята (в 1123 г.) Шемаха и побежден дербентский правитель грузинским царем, освободителем и объединителем всего Кавказа Давидом Строителем, а Георгием III — и Дербент (в 1177 г.). Народ Ширвана к тому времени еще не утратил старой религии, в западных его областях оставалось в силе христианство официальный культ раннесредневековой, доисламской Албании. И это, конечно, сильно способствовало совместной борьбе ширванцев и грузин. Обращаясь к более ранним, дохрнстианским временам, мы видим, что встречи грузино (иберо)-албанских культур не ограничиваются территорией позднейшей Эрети (периферийной области собственно грузинского феодального государства, где ощущается наличие албанского субстрата), а дают знать о себе и гораздо западнее. Это говорит о том, что мы имеем дело с интенсивным взаимопроникновением и с большой культурной близостью, которые зиждятся на этническом родстве. Так, памятники «ялойлутапинской» или, вернее, «алазанской» культуры вскрываются и изучаются грузинскими археологами и в самой Мцхета, т.е. центре древней Иберии или Картли, и в районе Тетрицкаро, к югу от Тбилиси, — следовательно, в местах, весьма удаленных от Алазанской долины и от территории позднейшей Эрети. Или возьмем другой пример: кувшинные погребения, составляющие один из наиболее специфических комплексов материальной культуры древней Албании (особенно после интенсивных раскопок в Мингечауре), на Кавказе впервые появляются гораздо раньше, чем это зафиксировано в Азербайджане, а именно - в VI—V веках до н.э. Появляются они в западной Грузии, тогдашней Колхиде (в сопровождении древнейших у нас монет — серебряных «колхидок»), и проникают оттуда, со значительным опозданием, в расположенную восточнее, родственную Иберию, а затем и дальше. Проникнув же, они распространяются в Иберии широко, вплоть до I в. н.э. А в Азербайджане этот весьма своеобразный тип погребения держится еще дольше.  Если заглянуть в III—II тысячелетня до н.э., нельзя и там не отметить многочисленные факты сходства н даже полного совпадения культурных форм как на заре металла, так и в эпоху расцвета бронзовой индустрии. Чего стоит, в этом смысле, хотя бы бронзовый топор восточнозакавказского типа, свойственный и восточной Грузии («иберская секира»), и северной Армении, и западному Азербайджану — Албании. Языковые факты, фольклорные и этнографические материалы также недвусмысленно указывают на древнейшее этнокультурное родство наших народов, причем эта общая наша древняя культура весьма далека от примитивности, вопреки мнению некоторых буржуазных ученых-верхоглядов. Эпоха героев, героев - богоборцев (типа грузинского «Амирани"), богато представленная в фольклоре, характерна для всего Кавказа. То же самое можно сказать об интереснейшем, сложном языческом пантеоне, детально исследованном В.В.Бардавелидзе (в недавно вышедшей её докторской диссертации) по пережиточным материалам из быта грузин - горцев, с успешным использованием богатейших археологических параллелей из триалетских и др. раскопок (что особенно ценно и эффективно и должно стать одним из ведущих методов этнографии Кавказа). И если изучение быта населения равнинных районов страны не выявляет в той же степени фактов этого рода, то вовсе не вследствие этнических различий, а лишь потому, что равнинное население ушло намного вперед по сравнению с горцами, оставив далеко позади первоначальные общественные формации. Знаменательно, в этом контексте, что так же как и археологический материал, указанный выше, языковые и идеологические факты сходства и родства часто указывают на весьма ранние контакты и «корневое» родство населения различных областей Кавказа. Этот единый этнокультурный кавказский мир пришел к середине I тысячелетня до н.э., находясь на высоком уровне развития. С этого времени он начинает привлекать небескорыстное внимание мощных южных, а затем и западных монархий. Эти активные и агрессивные соседи стали оказывать вес более сильное давление на Кавказ, но в основном на равнинные его области, которые им даже удавалось как-то оторвать от горных областей. Это повторялось периодически и особенно явно после проникновения к нам ислама. Однако, что бы ни привносили на Кавказ чужеземные завоеватели, то древнее и общее, что всегда объединяло и роднило его народы, не оказалось ни затененным, ни вытравленным, оно сильно дает знать о себе и ныне, на каждом шагу. Конкретно убеждает нас в этом хотя бы осмотренная нами здесь экспозиция выставки и (мы более чем уверены) убедят предстоящие нам поездки по горному Дагестану. Это и свидетельствует об органичности и устойчивости издавна общего, созданного самим народом, который не расставался с ним, несмотря ни на какие привходящие обстоятельства и внешние наслоения. И это обстоятельство всегда надо иметь в виду всем нам, изучающим культуру кавказских народов. Следовательно, для успешного исследования и правильного толкования огромного количества соответствующих фактов необходимы еще и еще совместные усилия и постоянное руководство концепцией единства наших народов. И вполне закономерно, что к этому же призывают и такие представители Советской кавказской археологии, каким является А.А.Иесен (имею в виду последний тезис его доклада, замененного на сессии другим). Несколько слов о том, как мне представляются соответствующие практические мероприятия по линии истории и археологии, где нам безусловно предстоит усиливать контакты. Это, в первую очередь, организация объединенных историко-археологических разведочных экспедиций по пограничным районам — например, как нам на днях было подсказано уважаемым Г.Д.Данияловым, вверх по р.Алазани, до Тушети включительно. Поскольку на сессии все время шла речь о древней Албании и ее археологии, не лишне было бы наметить аналогичную экспозицию и совместно с азербайджанскими коллегами, скажем, вдоль р.Куры, вглубь Кахского, Белаканского, Казахского и др. районов. Затем, хочется посоветовать дагестанским товарищам интенсифицировать разыскания по исторической географии, что, судя по нашему многолетнему уже и положительному опыту (работы под руководством акад. Н.А.Бердзенишвили), вполне и даже обязательно совместимо с широкими археологическими разведками. Те безусловные интересные наблюдения по исторической географии Дагестана и древней Албании с частью которых ознакомил нас доклад тов. Д.М.Атаева, следует всячески приумножать. Что касается совместных раскопок, может быть, уже не преждевременно было бы наметить таковые, например на дербентской крепости, совместно дагестанским, азербайджанским и грузинским археологам, учитывая уже солидный опыт двух последних в деле археологического изучения средневековых городов-крепостей (Орен-кала, Дманиси, Уджарма, Рустави и т.д.). Впрочем, планировать это, конечно, целиком дело дагестанских коллег. Далее, мне кажется, будет целесообразным наладить периодический обмен командированными специалистами, взаимную консультацию, устраивать небольшие узкие локальные совещания между большими сессиями. И, конечно, следует усилить обмен литературой, стремясь к тому, чтоб ни одна книга и даже журнальная статья, изданная в какой-либо из наших республик, не оставалась неизвестной или недоступной для специалистов. В заключении я не могу не отозваться, хотя бы вкратце, на некоторые положения, содержавшиеся в заслушанных докладах, об общем высоком уровне и содержательности вторых я уже говорил. Выдвинутый в докладе тов. Р.М.Мунчаева тезис о том, что устанавливается большая близость энеолитической культуры по всему Кавказу, конечно требует пристального внимания. Эта близость, поскольку дело касается общих черт, самоочевидна. И поэтому о ней давно и часто говорится и в среде грузинских археологов, которым много и плодотворно приходится работать по энеолиту за последние годы. В частности, даже я, не будучи специалистом по энеолиту, отмечал это явление в одной своей обзорной работе в 1952 году. Однако, не следует слишком увлекаться в этом вопросе, так как чем больше вскрывается. с каждым годом, энеолитических памятников, тем больше появляется оснований намечать культурные области не только по Кавказу, но и внутри Закавказья, внутри так наз.Куро-Аракского энеолита, который, может быть, и казался цельной единицей на этом этапе археологического изучения нашей страны, (когда ее выделял покойный В.А.Куфтин), но ныне может быть разбит на отдельные единицы. Условно можно уже выделить «грузинский энеолит», а внутри него даже такие разновидности, как, например, индаро-картлийский и квемо-картлийский энеолит. С другой стороны, надо подходить осторожнее к противопоставлению единства в энеолите с образованием локальных культур в эпоху бронзы, тем более, что это противопоставление выливается в далеко идущие заключения, связанные с появлением некавказских языковых трупп. Осторожность требуется, в первую очередь, для того, чтобы не возникло впечатления, будто бронзовая эпоха на Кавказе отмечена сильными иноземными влияниями, потоками культурного импорта. Ведь трудно назвать что-либо, более «местное» и «свое», чем кавказская бронзовая культура, будь то колхидно-кобанская, иберская или восточно-закавказская ее разновидности. Вряд ли можно всерьез сомневаться в том, что формы, скажем, позднебронзовой культуры (оружие, орудия, украшения, керамика и т.д.) возникли на местном энеолитическом еще субстрате, через ранее-и среднебронзовые этапы, на собственной мощной сырьевой базе, а не привнесены извне, как это казалось (да и хотелось) многим археологам XIX столетии. А что касается формирования ряда действительно локальных культур в перечисленных выше областях, так это, по-моему, ни что иное, как следствие той же дифференцированной эволюции, зачатки которой, как я говорил выше, намечаются уже в развитом энеолите. Так мне и представляет суть дела: ничто нас не обязывает резко отрывать энеолит от последующих этапов палеометаллнческой эпохи на Кавказе — это путь органического развития, совершенствования, а затем и вполне закономерной дифференциации постепенно созревающем культуры. Одной из удач нашей сессии надо считать то, кто всеми нами уважаемый Л.А.Иессеи выступил с докладом, который он не смог прочесть на московском весеннем пленуме, и ныне заменил им доклад, предусмотренный программой данной сессии, на более узкую тему. Заслушанный доклад вызывает удовлетворение убедительно обоснованным пересмотром хронологии палеометаллнческой культуры Кавказа (с должным учетом последних достижений зарубежной археологии в периодизации древних памятников Передней Азии и Месопотамии и, в частности, уточнения их возраста по более совершенным методам). Датировка памятников кавказской бронзы нуждается в поправках путем корреляции с ближневосточными. И вот, один из лучших знатоков нашей бронзы сделал это и, так же, как и в изданной четверть века тому назад известной своей книге, дал новую схему, которую, мне кажется, каждый специалист примет к руководству. Особенно следует приветствовать ликвидацию явного недоразумения, в силу которого кавказская бронза «отставала» по возрасту от балканской. Что касается более мелких конкретных вопросов, хочу отметить уточнение докладчиком даты известной бронзовой шпаги из Самтавро на XVI век до н.э. Лично мне, лет 15 тому назад, во время изучения самтаврского бронзового оружия, пришлось отнести эту необычную тогда для Кавказа шпагу к XVI столетию до н.э., по эгейским параллелям, и не вижу достаточных оснований для ее передатировки на XVIII век последующими исследованиями. Я согласен с А.А.Иессеном в том, что, раз подобное оружие на Кавказе по сей день продолжает быть представленным считанными экземплярами, которые не образуют цельного эволюционного ряда, оно является скорее занесенным, чем местным типом. Вообще было бы очень хорошо видеть в ближайшем будущем опубликованным этот доклад А.А.Иессена. В докладе тов. Д.М.Атаева, изобиловавшем остро и своевременно поставленными вопросами. был затронут и вопрос о так наз. «сарматизации». Докладчик считает преувеличенным роль сарматского элемента в материальноЛ культуре, особенно горного Дагестана, в трудах ряда советских археологов, и приходят к выводу, что материальную культуру Дагестана, особенно горного, в первых веках н.э. следует именовать албанской, а не сарматской. Не могу не присоединиться полностью в подобной постановке вопроса к своему молодому дагестанскому коллеге, который в этом месте доклада ссылался на одну из моих последних работ. Дело в том, что многолетнее изучение памятников Грузии I-III вв. н.э. (в том числе многочисленных блестящих предметов погребального инвентаря из Мцхетскнх, Клдеетского, Борийского и др. некрополей) привело меня к заключению, что вряд ли целесообразно и в дальнейшем огульно объявлять «сарматский» или указывающим на «сарматизацию» все то, что по сей день принято считать таковым у некоторых наших коллег. Здесь я просто позволю себе подробно процитировать то место русского резюме моей книги «Клдеетский некрополь III века н.э.» (1958 г., стр.204), на которое ссылался тов.Атаев. «Что касается так наз. «сарматского мира» в широком смысле и «сарматизованных» областей нынешней южной России, то засвидетельствованные в Клдеети факты, которые перекликаются с чертами, считающимися специфично-сарматскими (погребение коней с убором, наличие многочисленного оружия в инвентаре воинов, наличие золотых полихромных украшений и т.п.), еще раз ставят перед нами задачу более пристального и углубленного изучения вопроса о грузино-сарматских взаимоотношениях в позднеантичную эпоху. В отличие от южнорусских областей, в отношении Грузии было бы неправомерным и неисторичным говорить о «сарматизации». В резюмируемой работе показаны древние местные, грузинские истоки (начиная со II тысячелетия до н.э.) всех тех элементов погребального обряда и инвентаря, которые принято считать привнесенными сарматами для позднеантичного юга России. А это обстоятельство заставляет ставить вопрос в ином разрезе с учетом того, чем, может быть, обязана сама сарматская культура древним зрелым культурам Кавказа (в том числе и грузинской) - тем более, что ряд историков придерживается мнения о наличии солидного кавказского этнического субстрата (чтобы не сказать больше) у сарматских племен». Заявляя это, я имел в виду, в первую очередь, выдающегося советского историка акад. И.А.Джавахишвили, который незадолго до своей кончины выступил в «Вестнике древней истории» с программной статьей «Основные историко-этнографические проблемы истории -Грузин, Кавказа и Ближнего Востока древнейшей эпохи» (1939г., №4). Нельзя не отметить также убедительные грузинские этнографические параллели к сарматским памятникам в монографии ныне покойной Л.И.Бочоришвили «Кахетинская керамика» (1949) и соответствующие археологические параллели в работах Г.Ф.Гобеджишвили, посвященных результатам многолетних его раскопок в Геби (верховья р.Риони, южный склон Главного Кавказа). Это один из тех вопросов, которые, по-моему, археологам - кавказоведам предстоит, сообща трезво пересмотреть, преодолевая некоторую инерцию укоренившихся взглядов, в данном случае преувеличивающих значение вклада ирано-язычных племен в культуру Кавказа античной эпохи. И еще один вопрос. Раскопки среднееековых объектов (особенно поселений) в Дагестане, судя по заслушанным докладам и выставке, пока отстают от таковых по другим периодам. А их следовало бы развернуть, хотя бы потому, что интенсивные раскопки в Грузии, Армении и Азербайджане дают целую серию вещественных доказательств общности ряда черт материальной культуры закавказских народов феодальной эпохи, и нужно выяснить, насколько распространяется она и на Дагестан. На наличие такой общности уже намекают образцы поливной керамики, экспонированные на сессионной выставке, которая, кстати, достойна похвал. Таковы мои отклики и замечания на некоторые из заслушанных докладов.

* * * * *

Расставаясь, будем надеяться, что во время нашей будущей встречи - а это произойдет, видимо, в 1961 году, уже у нас, в Тбилиси, на археологическом съезде - мы вынесем более четкие ответы на ряд вопросов, которые ныне только поставлены или освещены лишь в общих чертах.

• ჩრდილოეთ კავკასიის ქართული ძეგლები