<უკან დაბრუნება

Белецкий Д.В., Виноградов А.Ю.

"Российская археология", N1, 2005

ФРЕСКИ СЕНТИНСКОГО ХРАМА

И ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ АЛАНСКОГО ХРИСТИАНСТВА В Х В.*

http://librarius.narod.ru/sentin.htm

Происхождение форм и время строительства храмов алано-абхазского круга по сей день является темой оживленных дискуссий. Большинство исследователей, основываясь на стилистическом анализе памятников, относят их к X в. До сих пор только одно сооружение этой сравнительно немногочисленной группы имело более точную дату – Моквский храм в Абхазии (построен в девятилетнее правление Леона III, которое в разных работах относится ко времени от 957–966 до 960–969 гг.). Считается, что эти сооружения «обнаруживают явные связи с восточновизантийским (малоазийским) зодчеством», но при этом не исключается и причастность мастеров к закавказской традиции (Кузнецов, 1977, с. 115-116; Перфильева, 1992, с. 200).

Несмотря на большую известность пяти сохранившихся на территории Карачаево-Черкесии (древней Западной Алании) крестовокупольных церквей этой группы (Северный, Средний и Южный в Нижнем Архызе, Шоанинский и Сентинский) до сих пор не был предпринят анализ сохранившейся в них фресковой живописи. К сожалению, дошедшие до нас фрагменты росписи Северного и Среднего храмов в Архызе малы и труднодоступны для исследования, а копии фресок, снятые в XIX в. художником Д.М. Струковым, крайне низкого качества.

Наиболее сохранной является роспись храма у аула Сенты (ущелье р. Теберда, над современным селением Нижняя Теберда), который часто упоминают в кавказоведческой литературе (библиографию см.: Кузнецов, 2002, с. 71-77; Марковин, 1996, с. 180-201). Храм однокупольный, в плане представляет собой крест с примыкающей к нему с востока апсидой. Стены сложены из хорошо обтесанного песчаника на известковом растворе. В подпружных арках, в арке между сводом восточной ветви креста и сводом апсиды, а также в перекрытии оконных проемов использована плинфа. (Рис. 1, 1-2). Литургических устройств в интерьере не сохранилось. Марковин отметил остатки солеи (называя так ступень перед алтарной преградой), «от которой сохранились отдельные камни», и (видимо, ошибочно) три ниши в апсиде, – их следов не существует (Марковин, 1996, с. 181). Известно, что имелся синтрон (ныне разобран; сохранился его четкий отпечаток на стене), доходивший на западе до заплечиков апсиды, где, вероятно, проходила алтарная преграда. Синтрон приложен к уже оштукатуренной стене и, возможно, не первоначален; его верхний край в древности отмечала линия красной охры, проведенная по штукатурке.

Фрескам Сентинского храма посвящены лишь две дореволюционные публикации (Дьячков-Тарасов, 1899; Владимиров, 1902). Первый из авторов не был профессиональным художником, но привел в статье несколько неплохих зарисовок с росписей. Художник Владимиров, посетивший Сенты по заданию Императорской археологической комиссии и составивший подробный отчет, сделал с фресок ряд рисунков и живописных копий, часть которых выполнена с использованием кальки и отличается высоким для того времени качеством. Для последующих исследователей эти материалы стали основным источником, поскольку в литературе сложилось мнение, что фрески, «хорошие рисунки» с которых опубликовал И.Владимиров, «не сохранились» (Кузнецов, 2002, с. 71). Вместе с тем, все композиции, упоминаемые в указанных работах, несмотря на ухудшившееся состояние, можно видеть до сих пор, они вполне доступны изучению.**

Еще Владимиров отметил, что роспись многослойна. Нам удалось выделить четыре этапа декорации. (Рис. 2). Самая ранняя штукатурка в храме идентична кладочному раствору – темного, серого цвета. На нее нанесена насечка в виде широкой сетки, а сверху положен желтоватый хрупкий известковый слой с большим содержанием рубленых растительных волокон. Этот слой нанесен, вероятно, с расчетом на роспись, однако храм некоторое время стоял побеленным изнутри, и только между окон апсиды имелись два больших четырехконечных креста на ступенчатых возвышениях – «Голгофах». Ветви крестов слегка расширяются к концам и украшены «драгоценными камнями». Использовано три пигмента: синий (уникальный случай во всех росписях храма), сажа и красная охра. Владимиров отмечал, что кресты «носят следы многочисленных поновлений». На самом деле, их частично перекрывает побелка с росписью следующего этапа. Исследователь опубликовал прориси крестов, отличающихся друг от друга по форме и декорации (Владимиров, 1902, с. 11, рис. 8). Видимо, это ошибка – судя по сохранившимся фрагментам, оба изображения совершенно идентичны. Подобные богато украшенные «триумфальные» кресты (т.н. cruces gemmatae) на характерном трехступенчатом монументальном основании являются распространенным мотивом в византийском искусстве начиная с доиконоборческих времен. Мы допускаем, что на первом этапе росписи имелись и другие изображения: в апсиде под позднейшими наслоениями прослеживаются следы красной охры, лежащей на той же поверхности штукатурки. Однако до более основательных исследований сказать что-либо определенное невозможно. К первому этапу декорации относится и строительная надпись (см. ниже), датирующая как сам храм, так и первый слой росписи. Забегая вперед, укажем, что этот первый слой относится к 965 г.

На следующем, втором этапе изображения первого слоя были забелены. В апсиде было написано четыре крупных и своеобразно оформленных креста, а также линия орнамента над ними. Изображения этого периода просматриваются только частично (они либо утрачены, либо перекрыты последующими слоями росписи). Лучше всего виден западный крест на северной стороне апсиды. Его основной контур прочерчен графьей. Крест имеет слегка расширяющиеся концы. Ветви разделены на «сегменты» белого, красного и серого цвета. На пересечении ветвей прочерчен круг, от которого во все стороны отходят по две параллельные линии. На концах ветвей, по углам, -- окружности (множество аналогий чему имеется в Закавказье и Малой Азии: такая форма, по-видимому, восходит к «капелькам» на концах ветвей). Вокруг креста просматриваются традиционные надписи с титлами: «IC XC NHKA». Крест вписан в своеобразный и довольно сложный абрис из параллельных линий, в промежуток между которыми помещены круги с «точками», треугольники и т.п. К сожалению, утрачена нижняя часть изображения. Правее креста, в промежутке перед следующим, просматриваются две аналогично декорированные окружности. Надо отметить, что все окружности этого этапа имеют глубокую циркульную графью. Судя по угадывающимся фрагментам, так же выглядели и три другие креста.

Над крестами расположена полоса орнамента, которая прослеживается по всему пространству храма. Это плетенка, также построенная на основе циркульной графьи. Элементы орнамента окрашены в красный, серый, черный и белый тона и «декорированы» белыми и красными «точками». По внешнему краю плетенки проходит линия мелких «лепестков» красного и серого цвета. Промежутки между окнами алтаря, как и пространство над ними, заполнял орнамент. Владимиров, зарисовывая расположенные между окнами кресты первого этапа, не разобрался в наслоениях. Малопонятные дугообразные линии и странно выглядящие «зубчатые» края ветвей крестов, показанные на его прорисях – следы орнамента второго этапа росписи.

Рисунок этого слоя довольно небрежен: при всей геометричности орнамента, построенного с помощью циркуля и восходящего к изысканным византийским образцам, здесь сквозит «народный» вкус: линия не имеет четкости, симметрия сбита, и вряд ли можно говорить о работе профессионального художника.

Ко второму этапу относится также несколько крупных надписей красной охрой, частично просматривающихся из-под позднейших слоев. Одна из них находилась вокруг креста у южного окна апсиды. Другая, довольно обширная – высоко на южной стене восточного рукава, рядом с ранней строительной. На восточной стене южного рукава из-под образа мученика, относящегося к четвертому этапу, проступает еще одна надпись, ниже которой располагается фигура, написанная красной охрой, сильно поврежденная и малопонятная. Возможно, аналогичные изображения были по всей церкви, но основная декорация сконцентрирована в алтарной части.

К третьему этапу мы относим только два изображения: Богоматери над окнами апсиды и святителя слева от алтарных окон. Богоматерь представлена по пояс, в иконографии Знамения-Влахернитиссы. В настоящее время верхняя часть этого изображения утрачена, но оно зафиксировано дореволюционными исследователями (Дьячков-Тарасов, 1899, с. 9, илл. 8; Владимиров, 1902, с. 11-12, табл. 7). На уровне груди Богородицы сохранился и прекрасно просматривается представленный в медальоне (мандорле?) оплечный образ Спасителя Эммануила. Судя по всему, в начале XX в. обмазка с более поздней живописью четвертого этапа осыпалась еще не полностью, и Младенец не был виден. На рисунках Дьячкова-Тарасова и Владимирова Младенец не показан, поэтому сентинский образ Богородицы иногда называют Орантой (напр., Кузнецов, 2002, с. 72).

Изображение святителя, также поясное, расположено с севера от алтарных окон. (Рис. 3; Рис. 4, 1). Фигура вписана в прямоугольное поле красного цвета. Образ смотрелся как своего рода большая икона. Предыдущий этап росписи (кресты) не был ни забелен, ни стерт, а лишь частично перекрыт живописью третьего периода и стал как бы частью новой декорации. Сквозь изображение святителя ясно проступает графья второго этапа: например, хорошо видна прочерченная по левкасу окружность на правой щеке, а абрис левой ветви креста выступает слева из-под края красного поля. Как известно, в нижнем регистре алтарной росписи традиционно помещали святительский чин. Однако, как ни странно, в Сентинском храме с юга от окон апсиды следов симметричного изображения святителя не прослеживается. Оно не утрачено – его действительно не было: в этом месте видны и фрагменты креста, и часть надписи второго этапа, перекрытые лишь росписью четвертого периода. Добавим, что на изображении святителя имеются два граффити, в которых призывается исключительно святой Николай. Видимо, перед нами образ Николая Мирликийского, что подтверждает и его иконография.

Изображения третьего этапа, насколько можно судить, написаны вполне профессионально, хотя и с некоторым налетом провинциальности. Святитель исполнен графично и плоскостно, четырьмя красками: сажей, белилами, красной и желтой охрами, с минимальной тоновой разделкой. Лик младенца Христа, к сожалению, сильно стерт, но разделку края Его гиматия нельзя назвать очень упрощенной.

Спустя определенное время изображения второго и третьего этапов были перекрыты новой обмазкой, причем старая штукатурка к тому времени местами имела крупные выпады. Новая обмазка представляет собой раствор желтого цвета, напоминающий нежирный суглинок, с добавлением мелко рубленой соломы. Слой настолько хрупок (например, легко размывается водой), что нельзя не удивляться, как на нем еще сохранился красочный слой, причем кое-где неплохо. Местами изображения второго этапа («плетенка») покрыты глубокими параллельными царапинами: по-видимому, для лучшего сцепления с новым слоем (святитель и Богоматерь третьего этапа таких царапин не имеют). Желтая обмазка полностью покрывает стены апсиды, местами нанесена в восточной ветви креста, а пятнами – и в других частях храма, там, где особой нужды в обмазке не было. Основная же часть последнего слоя живописи в наосе лежит на старой первоначальной штукатурке, где изображений ранее не имелось.

На последнем этапе стены храма были расписаны полностью. Сейчас от изображений четвертого периода сохранился один регистр в апсиде и два регистра на стенах наоса – местами до уровня окон. Известно, что фрагменты каких-то фигур прослеживались в барабане купола и во втором регистре алтаря (Владимиров, 1902, с. 8, 11). Регистры разделены красивой орнаментальной разгранкой, местами сохранившейся.

В апсиде размещены восемь фронтальных фигур святителей. С северной стороны они сильно осыпались, благодаря чему хорошо читаются ранние слои. С юга сохранность лучше: можно даже судить о личнóм письме. (Рис. 4, 2) Местами видны части одежды, закрытые книги, руки с благословляющими жестами.

В наосе верхний регистр занят изображениями евангельских сцен, в том числе и страстного цикла. Повествование начиналось с восточной стены северного рукава, где располагается сцена Благовещения. Далее, за углом, на северной стене восточной ветви креста, находится изображение Рождества Христова. Причем эта сцена, в отличие от остальных сохранившихся композиций христологического цикла, занимала оба регистра и доходила почти до низа.

Напротив, на южной стене, во втором регистре композиция почти утрачена. В соответствии с последовательностью изображений, там могла быть сцена Сретения, с чем вполне согласуются небольшие фрагменты архитектуры, сохранившиеся в верхней части. Далее, за углом, видимо, находилось Крещение (Владимиров видел здесь изображения фантастических рыб). Над южным входом сохранились сцены Преображения и Воскрешения Лазаря. (Рис. 5) Далее, на западной стене – Вход в Иерусалим.

Следом, за углом, видимо, на всю ширину стены, располагалось Взятие Христа под стражу. (Рис. 6) Эту композицию Владимиров принял за Воскресение: хорошо сохранилась коленопреклоненная мужская фигура с мечом, вероятно, интерпретированная им как спящий воин у гроба Христа. Но более вероятно, что это один из воинов и служителей, которые, «когда [Христос] сказал им: это Я, … отступили назад и пали на землю» (Ин 18:6). Такая атрибуция основана на хронологической последовательности: далее, над западным входом, сохранились две сцены – Христос перед первосвященниками и Христос перед Пилатом. В других местах живопись второго регистра почти полностью утрачена.

По низу в наосе идет ряд сильно поврежденных изображений святых. Алтарь фланкируют два конных мученика: Димитрий и Феодор (на восточных стенах северной и южной ветвей креста). Остальные святые представлены фронтально стоящими во весь рост. К сожалению, надписи почти полностью утрачены. Опознаются только преподобные Антоний и Онуфрий Великие (южная стена западной ветви, первый слева и второй справа). Вообще, все сохранившиеся святые в западном рукаве креста – это преподобные. Южную дверь фланкируют два воина, правая фигура на южной стене восточной ветви – архангел (Михаил ?), а слева от северной двери мужская фигура в позе оранта (одежда не монашеская, на плече плащ).

В.А. Кузнецов обратил внимание на сходство орнаментальных мотивов последнего слоя сентинских фресок с росписями Атенского Сиона (Кузнецов, 1977, с.77, 79). Этот знаменитый грузинский памятник датирован последними десятилетиями XI в. на основании атрибуции ктиторских портретов (Вирсаладзе, 1984, с. 13-14). С определенными оговорками к этому же направлению следует отнести роспись трапезной в Удабно и ряд фресок в Каппадокии (напр., Каранлык-килисе). Впрочем, живопись указанных памятников более сложна и изыскана, а иконография сцен в деталях отличается от сентинских фресок. Нельзя не отметить, что в целом сентинские росписи последнего этапа следуют схеме, сложившейся в Константинополе, хотя отдельные элементы указывают на восточную традицию (парные святые воины на конях). Учитывая глубокую провинциальность нашего памятника, последний этап его живописи следует датировать кон. XI-нач. XII вв. Предполагая наличие «ощутимой грузинской струи в сентинских фресках» (Кузнецов, 1977, с.79) и основываясь при этом на сходстве мотивов с росписью Атени, нельзя забывать, что атенские фрески – это самый яркий и сохранный среди немногих дошедших до нас памятников этого времени на территории Грузии. В Закавказье у него, кажется, нет прямых аналогов, и его мастера могли быть как местными, так и происходящими из какого-либо византийского центра.

Поскольку дата самого раннего периода декорации нам известна (965 г.), то 2-й и 3-й этапы росписи Сентинского храма укладываются в рамки II пол. X – сер. XI вв.

Вполне вероятно, что первые два этапа декорации Сентинского храма исполнены местными мастерами, возможно, по книжным образцам. Монументальные кресты первых двух этапов с иконоборчеством, конечно, никак не связаны. Известен целый ряд храмовых росписей, не имеющих изображений святых, но относящихся к постиконоборческому времени (Brubaker, 2001, p. 209-216). Есть много примеров и того, когда за синтроном (в том числе на Горнем месте) изображали кресты. Интересно, что в Шоанинском храме также могла быть аналогичная ограниченная нефигуративная роспись: Нарышкин видел здесь следы каких-то крестов, и при этом отметил, что в храме «ни ликов, ни других изображений не оказалось» (Нарышкины, с. 353). Фиркович, описывая этот же памятник, указывает на крест «на правой стороне алтаря», написанный черной и желтой краской, с расположенной по сторонам греческой надписью возможно посвятительного характера (Помяловский, 1881, с. 19). Это, кстати, напоминает относящийся ко второму этапу крест с надписью у южного окна Сентинского храма. В Шоанинском храме под штукатуркой XIX в. до сих пор сохранилась древняя обмазка с многочисленными граффити, на которой нет следов сплошной росписи.

Изображения святителя и Богоматери третьего этапа отражают формирование традиционной системы алтарных композиций, в общих чертах завершившееся, вероятно, к сер. XI в. Вызывает некоторое удивление одиночное изображение святителя, не имеющее парного образа, расположенное ассиметрично и смотревшееся своеобразной иконой. Можно с осторожностью предположить, что образ святителя Николая отражал второе посвящение храма (см. ниже). Мы допускаем, что Богоматерь и святитель были написаны не одновременно и разными художниками, хотя до промывки росписи и более подробного обследования об этом судить сложно. В любом случае, эти изображения близки по времени и написаны не ранее 1 пол.- сер. XI в. Таким образом, сентинское изображение Влахернитиссы является древнейшим из известных образов этой иконографии в монументальной живописи византийского круга (ср. Смирнова, 1995, с. 289-300).

Как уже говорилось, система «ограниченной» росписи с располагающимися только в отдельных местах храма изображениями, прежде всего в апсидах, хорошо известна. В частности, в Грузии это первый этап декорации Атенского Сиона (VII в.), состоявший из процветших крестов на пилонах, разделки стен «блоками» и различных надписей, а также помещенные только в апсиде росписи церкви Спасителя в Несгуне в Верхней Сванетии (X в.) и мозаики Цроми (VII в.). Многочисленные «ограниченные» росписи известны в Каппадокии.

Даже без углубленного анализа стилевых особенностей и поиска аналогий очевидна принадлежность всех четырех этапов сентинских росписей восточновизантийской традиции. Все это вполне соответствует документально известным связям Алании с Трапезундом. Учитывая географическую близость и аналогии, нельзя отрицать и влияния Грузии, хотя вряд ли удастся указать на какой-то конкретный центр или школу. Описываемые фрески следует рассматривать более широко – в рамках искусства восточных областей византийской ойкумены от Ближнего Востока и Кипра до Закавказья и Крыма, и, несомненно, связывать с греческим присутствием в Абхазии.

Все многочисленные надписи Сентинского храма (практически не привлекшие внимания ученых) – греческие. Они собраны (кроме подписей к изображениям) в восточной его части, прежде всего в апсиде, и делятся на три группы (датировку позволяют уточнить установленные этапы покрытия штукатуркой и росписью). Во-первых, это упомянутые выше надписи красной охрой (соответствуют второму этапу декорации). Они выполнены крупным и неровным шрифтом, имеют нетрадиционные лигатуры и сокращения; Владимиров опубликовал прорись надписи на северной стене апсиды (нами не обнаружена), судя по шрифту, относящуюся к той же группе (Владимиров, 1902, с. 13, рис. 9). Другая группа – это граффити, выполненные поверх изображений второго и третьего этапов декорации и сконцентрированные преимущественно на северной стороне апсиды. Интересно, что пара граффити вписана в ветви креста второго этапа. Надписи обеих групп имеют в основном инвокативный характер: призываются Христос и святые. Их ономастикон чисто христианский.

Наконец, особняком стоит строительная надпись, которая упоминалась выше. (Рис. 7; Рис. 8) Не совсем традиционно и несколько загадочно ее местоположение: на высоте более 2 м от пола в правой половине южной стены восточного рукава креста. Наиболее вероятно, что такое необычное расположение объясняется соседством с храмовой иконой, которая могла находиться на проскинитарии под надписью (ПЭ, т. 2, с. 215-216). Следует принять во внимание, что надпись – не только и не столько сообщение о строительстве храма, сколько род официального документа, свидетельства об официальном освящении церкви (подобно современной записи на антиминсе).

Надпись выполнена черной краской на белой лощеной штукатурке первого этапа декорации. Уже на втором этапе она была перекрыта тонким слоем побелки, через который, тем не менее, неплохо просматривается, а на четвертом – желтой обмазкой и фреской (предположительно, со сценой Сретения и с изображением архангела). Наконец, при монашеской реставрации XIX-XX вв. по правой стороне надписи была проведена вертикальная полоса синей краской, видимо, отмечавшая расположение нового иконостаса. Все наслоения, перекрывавшие надпись, за исключением побелки, в настоящее время практически полностью осыпались.

Шрифт надписи характерен, как ни странно, для византийских надписей на металле IX-X вв.: одна или несколько апицированных гаст каждой буквы нарисованы двойной линией. Отсутствие аналогий этому феномену во фресковой и лапидарной эпиграфике невольно наталкивает на мысль о том, что писец подражал или даже копировал надпись на металлическом предмете: вспомним, например, что при основании храма туда всегда жертвуется комплект литургических сосудов. Почерк выдает руку опытного мастера (к его личности мы еще вернемся ниже): буквы написаны свободно и изящно, хотя не всегда ровно; крупно выделена дата. Высота букв колеблется от 1,3 до 2, 8 см, а в числах – от 2 до 6,8 см. Текст надписи восстанавливается следующим образом.

............

+ Освящен, обновлен храм

пресвятой Богородицы в царствование

Никифора, императора и августа (?) АС…

и Давида, эксусиократора Алании,

5 и Марии эксусиократориссы

2 апреля, в день святой антипасхи (?),

рукою Феодора, митропо-

лита освященного Алании, от сотво-

рения мира в 6473 г. Написано рукой имярек,

апокрисиария патрикия.

Текст вполне типичен для средневизантийских строительных надписей: указаны посвящение храма, датировка по правителям, по числу месяца, по церковному празднику и, наконец, по году, а также имя архиерея. Несколько неожиданной выглядит лишь постановка указания на год освящения после упоминания иерарха. Интересно, но не уникально и прибавление имени писавшего в конце текста.

С. 1: Глагол  (букв. «обновлять") имел в византийской литургической практике значение «освящать храм» (Lampe, 1961, p. 399). Между тем, второй глагол –  (отметим отсутствие между ними союза ) действительно значит «обновлять». В чем же заключалось обновление Сентинского храма? Ни в экстерьере, ни в интерьере церкви до второго этапа росписи (а наша надпись, напомним, относиться к 1-му этапу) не прослеживается никаких следов каких-либо перестроек. Между тем, изменения должны были быть настолько существенными, что потребовалось новое освящение храма. Здесь стоит вспомнить предположение Кузнецова (Кузнецов, 1977а, с. 83; Кузнецов, 1977б, с. 64) о существовании в Сентах более древнего храмика (его апсида видна из-под стоящего рядом с храмом мавзолея), который мог быть разрушен при изгнании христиан из Алании в 931/2 г.

С. 2: Наша надпись подтверждает сложившееся мнение о посвящении Сентинского храма Богородице, порожденное образом Богоматери-Знамение над центральным окном апсиды (Бессолов, 1983, с. 2). На самом деле изображение Богородицы в «зените» алтарной апсиды вовсе не является указанием на посвящение храма, а имеет более глубокий символический смысл (вспомним, напр., аналогичные изображения в Софийских соборах в Киеве и Охриде, в храмах Николая в Кинцвиси, Спаса на Нередице и т.п.). В надписи отсутствует указание на какой-либо богородичный праздник, так что церковь, по-видимому, была посвящена просто Богоматери или какому-то Ее образу (напр., Знамению-Влахернитиссе).

С. 3: «Никифор император» – это, несомненно, византийский император Никифор II Фока (963-969). Конец строки читается плохо: вполне вероятно, что за титулом «император» мог следовать «август».

С. 4: Эксусиократор – устойчивое византийское наименование правителя Алании от Константина Багрянородного (De adm. imp. 10, 11; De cer. 48) до Анны Комнины (Alexias 13, 6, 2). Поскольку у Порфирогенита, наиболее близкого по времени автора, такой титул прилагается только к правителю Алании и всегда соединяется с обозначением , то разумно предположить, что именно оно находилось в утраченном конце строки. Отметим дипломатичную тонкость формулировки: Давид, конечно же, не назван василевсом, но он царствует, подобно Никифору: «в царствование Никифора императора ... и Давида эксусиократора". Имя Давид впоследствии дважды повторяется в семье аланских правителей (при преобладании нехристианских имен; см. Алемань, 2003, с. 421).

C. 5: Мария так же, как и Давид, не известна по письменным источникам. Скорее всего, эта эксусиократорисса была его женой. Косвенным подтверждением этому могут служить неизданные карачаевские предания, собранные Р. Баташевым (который любезно предоставил нам информацию о них), где речь идет об аланском правителе Даут-хане (т.е. Давиде) и его супруге Мариам (т.е. Марии), живших в эпоху рассвета Алании и занимавшихся, в т.ч., активным строительством.

С. 6: Обычно словом  «в день» в византийской эпиграфике вводится обозначение дня недели, но добавление  «святого» здесь явно указывает на праздник. От последнего слова строки сохранились остатки одной буквы – альфы либо лямбды. Никаких святых на «л» 2 апреля не празднуется, а вот с альфы начинаются два святых этого дня – братья Амфиан () и Эдессий (): отметим, что только их память из всех святых 2 апреля сопровождается проложным житием во всех рукописях константинопольского синаксаря, кроме Мс (Synaxarium, 1902, col. 579-580). Но более вероятным нам представляется другой вариант: на 2 апреля в 965 г. приходился праздник антипасхи (, т.е. первое воскресение после пасхи), имевший в Византии не только праздничный характер, но и миссионерский аспект (ПЭ, т. 2, с. 544-548).

С. 7-8: Прежде самое раннее упоминание о митрополите Алании (Николае) относилось к 997-998 гг. (Honigmann, 1944, p. 146) Теперь аланская митрополия удревняется, как минимум, на 32 года.

С. 8-9: Несомненно, что речь идет о византийской эре от сотворения мира, т.е. год нашей надписи – 6473-5508=965. Тот факт, что этот год действительно падает на время правления Никифора II, опровергает недавнее предложение С. Саканиа видеть в датах надписей из Алании абхазское летоисчисление (Саканиа, 2004, с. 178). Попутно отметим, что к сер. Х в. относится и найденная в южном притворе Сентинского храма золотая византийская монета (Дьячков-Тарасов, 1927, с. 83).

С. 9-10: Слово патрикий дано в сокращении (patr(ik…ou)), а следовательно, оно обозначает здесь не имя собственное, но высокий византийский титул, который в VIII-X вв. носили наиболее важные правители фем и военачальники. Светский характер этого титула заставляет считать и апокрисиария нашей надписи не церковным чиновником, но государственным посланником (Kazhdan, 1991, p. 75, 136, 1600). Маловероятно, чтобы в аланском государстве была столь развитая чиновничья система – следовательно, наш аноним был высокопоставленным посланцем императора Никифора Фоки, который зимой-весной 965 г. находился на зимних квартирах в Каппадокии (Leo Diaconus III, 11; IV, 1).

Не входя подробно в детали дискуссии, посмотрим, как открытие сентинской надписи влияет на представления о хронологии аланских храмов и об истории христианства в Алании Х в.

На территории древней Западной Алании известны остатки множества маленьких зальных одноапсидных церквей аланской эпохи, четыре необследованных крестообразных храмика (Кузнецов, 1977а, с.84-87) и только пять крестовокупольных храмов. Эти последние типологически едины и характеризуются неместным, провинциально-византийским происхождением форм. Обнаруженная нами дата строительства Сентинской церкви с неизбежностью поднимает вопрос о принадлежности всей этой группы храмов к сер. - 2 пол. Х в.

Распространенное в науке мнение о строительстве первых храмов этой группы в эпоху христианизации Алании, т.е. в нач. Х в., кажется чисто спекулятивным (Кузнецов, 2002, 47; Саканиа, 2004). Архитектурные аналогии, приведенные Кузнецовым для наиболее древнего, с его точки зрения, Северного Архызского храма (Кузнецов, 1977а, с. 27-72), относятся к 1 пол.-сер. Х в., а не исключительно к его началу. Кроме того, о крупномасштабном строительстве на этом этапе в источниках нет и речи: Николай Мистик в своем письме (Nicolaus Mysticus 46) просит эксусиаста соседней Авасгии предоставить архиепископу Алании «необходимое и утешительное для жизни».

В Алании, конечно, сооружали какие-то храмы, и вполне вероятно, что изгнание христиан в 931/2 г. (см. ниже) сопровождалось их разрушением. В этой связи вспомним предположение Кузнецова о разрушении первого храмика рядом с Сентинской церковью, косвенным доказательством чего может служить и указание нашей надписи на «обновление» храма. Если так, то церковное строительство в Алании вряд ли возобновилось раньше 40-ых гг. Х в. Неоднократно отмечалась архитектурная связь между храмами Алании и Абхазии: в форме ли гипотезы о единой школе (Афанасьев, 1986), или о заимствовании образцов (Перфильева, 1992). Причем Абхазия, как мы помним, была помощницей византийцев в деле христианизации аланов в нач. Х в. (Nicolaus Mysticus 46) Особенно часто сближаются Северный Зеленчукский и Лыхненский храмы. Между тем, Л.А.Перфильева говорит о родстве последнего с храмом в Мокви, который датируется временем правления Леона III (между 957 и 969 гг.), т.е. хронологически совпадает с Сентинской церковью: «храм в Лыхны является звеном, следующим за сооружением Северного Зеленчукского храма и собора в Мокви» (Перфильева, 1992, с. 199-200).

Таким образом, существует ряд аргументов в пользу того, что группа из пяти аланских храмов в Карачаево-Черкесии, обладающая внутренним типологическим единством, построена в сер.-2 пол. Х в., после восстановления христианства в Алании. Одной из этих церквей, хотя вряд ли первой, была Сентинская.

Мы полагаем, что, помимо уточнения датировки храмового строительства в Западной Алании, сентинская надпись проливает свет и на историю аланского христианства в Х в. Его исследователи постоянно приводят свидетельство Масуди: «После 320 [т.е. 931/2 – А.В., Д.Б.] г. они [т.е. цари Алана – А.В., Д.Б.] отреклись от христианства и прогнали епископов и священников, которых византийский император раньше им прислал» (Кузнецов, 2002., с. 44; Иванов, 2003, с.190). Очевидно, преемственность аланской церковной иерархии, по крайней мере, в самой Алании, была в 931/2 г. прервана, и, соответственно, возвращение аланских правителей к христианству сопровождалось возобновлением кафедры. Этот перерыв не был долгим: если около 940 г. Алании нет в Notitia episcopatuum (Алемань, 2003, с. 259), то в конце этого десятилетия Константин Багрянородный называет эксусиократора Алании своим «духовным сыном» (Иванов, 2003, с. 190). Действительно, аланы были вынуждены отказаться от христианства не добровольно, но вследствие военного поражения от хазар (Петрухин, Раевский, 2004, с. 228). Несомненно, и византийцы стремились как можно скорее вернуть в свою орбиту важнейшего стратегического союзника: о значимости союза с аланами против хазар прямо говорит Константин Багрянородный (De adm. imp. 10). Хотя вопрос о границах Аланской державы в 940-ых гг. остается предметом споров (Zuckerman, 2000), следует признать, что эта эпоха отмечена политической активностью Аланской державы: между 953 и 954 гг. заключается династический союз с правителем аварцев, а в 944/5 г. аланы, лесги и русы вторгаются в Арран (Алемань, 2003, с. 347, 500). Пристальный интерес к Алании византийцы испытывали и при Никифоре Фоке, в правление и, вероятно, при содействии которого был создан Сентинский храм и выполнена, рукою императорского посланника, строительная надпись.

В системе византийской дипломатии аланский правитель имел особенно высокий статус. Еще Кулаковский заметил, что в отличие от посланий всем другим варварским властителям Кавказа, обращение к эксусиократору Алании не обозначается как  «приказ» (Кулаковский, 2000, 176-177). Добавим к этому, что правитель Алании единственный у порфирородного писателя обладает титулом эксусиократор, который стоит на первом месте среди десятков других обозначений варварских правителей (De cer. 46). Не исключено даже, что этот уникальный титул был создан ad hoc для аланского правителя.

Следствием желания византийцев прочнее привязать к себе северного соседа, уже изгнавшего однажды греческий клир, стал рост статуса Аланской кафедры в 40-е гг. Х в. Стремясь почтить местного правителя и привязать его к христианству, византийцы повысили титул предстоятеля Аланской епархии, превратив архиепископию в митрополию. Этот процесс параллелен повышению статуса самого аланского правителя от начала к середине Х в., от архонта – к эксусиократору (Алемань, 2003, с. 257). Все это объясняет и странный для митрополии статус Алании, не имевшей подчиненных кафедр, – Кузнецов, в своей последней работе выдвинув версию о существовании в рамках Аланской митрополии нескольких епископий, не привел ни одного фактического аргумента в пользу их существования, кроме очень поздних упоминаний Кавказской епархии (Кузнецов, 2002, с. 82). По материалам же нотиций, где всегда упоминаются подчиненные митрополии епископства, никаких подразделений Аланской кафедры в X-XII вв. нам не известно.

В пользу такой даты возникновения аланской митрополии может говорить и печать аланского митрополита Игнатия из коллекции Закоса, которую Ж.-К. Шене отнес к рубежу X-XI вв. (Cheynet, 2001, p. 13). В. Зайбтом предложена новая датировка, вернее, даже две: 920-930-ые гг. (Seibt, 2003) и сер. Х в. или еще раньше (Зайбт, 2002, с. 14). Вполне вероятно, что речь идет о первом митрополите Алании, прибывшем туда после восстановления христианства в 40-х гг. Х в. Он вполне мог быть непосредственным предшественником митрополита Феодора, упомянутого в сентинской надписи.

Итак, картина политической и церковной истории Алании в сер. Х в. восстанавливается следующим образом. В 931/2 г. аланы терпят поражение от хазар и оказываются вынуждены изгнать христианский клир. В 940-ые гг. возрождается военная мощь аланов, восстанавливается союз с Византией и Аланская епархия. В результате возрастает статус и аланского правителя (с архонта до эксусиократора), и иерарха (с архиепископа до митрополита). Возможно, что первым митрополитом Алании был Игнатий, а Феодор – одним из его преемников. При помощи византийцев возводятся храмы, в т.ч. и Сентинский. Наконец, в 965 г. император Никифор Фока, который ведет победоносную войну против арабов, направляет специального посланника с высокими титулом патрикия для освящения Сентинской церкви. Этот год знаменателен для аланов: Святослав Киевский разгромил их извечных врагов хазар (Алемань, 2003, с. 490). Но под этим же годом сообщается и о победе русского князя над самими аланами – на арену выходит новая политическая сила, которой лишь в следующем поколении предстоит пойти христианским путем своего кавказского соседа.

Список литературы:

Алемань А. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М., 2003.

Афанасьев К.Н. Типологический и пропорциональный анализ Верхне-Кубанской группы храмов Северного Кавказа // Новые материалы по археологии Центрального Кавказа. Орджоникидзе, 1986. С. 105-119.

Бессолов В.Б. Архитектура храма Сенты и многоаспектное сравнение его с памятниками христианского Востока и Византии // IV Международный симпозиум по грузинскому искусству. Тбилиси, 1983.

Вирсаладзе Т. Роспись Атенского Сиона. Альбом. Тбилиси, 1984.

Владимиров И.А. Древний христианский храм близ аула Сенты в Кубанской области. // ИАК. Вып. 4. СПб, 1902.

Дьячков-Тарасов А.Н., Сентинский храм и его фрески. // Кубанский сборник. Т. V. Екатеринодар, 1899.

Дьячков-Тарасов А.Н. Археологические разведки в Карачае в 1927 г. // Бюллетень Северо-Кавказского НИИ, 2-4. Ростов-Дон, 1927.

Зайбт В. Византийские печати из Алании «» и «» // Новое в византийской сфрагистике. СПб, 2002. С. 14-15.

Иванов С.А. Византийское миссионерство. М., 2003.

Кузнецов В.А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе, 1977a.

Кузнецов В.А. В верховьях Большого Зеленчука. М., 1977б.

Кузнецов В.А. Христианство на Северном Кавказе до XV в. Владикавказ, 2002.

Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории аланов и Сарматии. СПб, 2000.

Марковин В.И. Исследования Сентинского храма и некрополя у реки Теберды в Карачаево-Черкессии // Историко-археологический альманах (Армавирского краеведческого музея). Т. 2. Армавир-М., 1996. С. 180-202.

Нарышкины, Отчет гг. Нарышкиных, совершивших путешествие на Кавказ (Сванетию) с археологической целью в 1867 г. // ИРАО. 1876. № VIII. Вып. 4.

Перфильева Л.А. К вопросу о византийском влиянии на культовую архитектуру Северно-Западного Кавказа X-XI вв. // Аланы: Западная Европа и Византия / Отв. ред. Тменов В.Х. Владикавказ, 1992. С. 180-201.

Петрухин, В.Я., Раевский Д.С. Очерки народов России в древности и раннем Средневековье. М., 2004.

Помяловский И. Сборник греческих и латинских надписей Кавказа. СПб, 1881.

Саканиа С.М. Хронологические параллели Лыхненского и Зеленчукского храмов. // Древний Кавказ: ретроспекция культур. Международная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Е.И. Крупнова. Тезисы докладов. М., 2004.

Смирнова Э.С. Новгородская икона «Богоматерь Знамение»: некоторые воприсы богородичной иконографии XII в. // Древнерусское искусство. Балканы. Русь. СПб, 1995.

Brubaker L. On the margins of Bizantine Iconoclasm // XXe congrès international des études Byzantines. Pré-actes. Séances plénières. Paris, 2001. P. 209-216.

Cheynet J.-C. Sceaux de la collection Zacos. Paris, 2001.

Honigmann E. Studies in Slavic Church History // Byzantion. 1944. T. 17.

Kazhdan A., Oxford Dictionary of Byzantium / Ed. by A. Kazhdan. New York, Oxford, 1991.

Lampe G.W.H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1961.

Seibt W. Metropoliten und Herrscher der Alanen auf byzantinischen Siegeln des 10.-12. Jhdts. 2003. #

Synaxarium ecclesiae Constantinopolitanae // AASS. Nov. Propylaea. Bruxelles.

Zuckerman С. À propos du livre des cérémonies, II, 48. II. Le problème d’Azia/Asia, le pays des Ases // TM. 2000. T. 13. P. 539-562.

**********************************************************

Список сокращений:

ПЭ – Православная энциклопедия. М.

De adm. imp. – Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio / Ed. G. Moravcsik. 2nd edn. // Corpus fontium historiae Byzantinae 1 (= Dumbarton Oaks Texts 1). Washington, D.C., 1967

De cer. – Constantinus Porphyrogenitus. De cerimoniis aulae Byzantinae libri duo. Vol. 1 / Ed. J.J. Reiske // Corpus scriptorum historiae Byzantinae. Bonn, 1829. P. 386-807.

Leo Diaconus – Leonis diaconi Caloënsis historiae libri decem / Ed. K.B. Hase // Corpus scriptorum historiae Byzantinae. Bonn, 1828. P. 3-178.

Nicolaus Mysticus – Nicolaus Mysticus. Epistulae / ed. R.J.H. Jenkins and L.G. Westerink // Corpus Fontium Historiae Byzantinae. Vol. 6. Washington, D.C., 1973.

Список иллюстраций:

Рис. 1. Сентинский храм

1 – план храма (по В.И.Марковину); 2 – современный вид с запада

Рис. 2. Апсида Сентинского храма. Схема росписи I-III этапов.

Рис. 3. Северная сторона апсиды Сентинского храма. Роспись II-III этапов апсиде. Прорисовка по кальке с частичной реконструкцией.

Рис. 4. Детали росписи в апсиде Сентинского храма

1 – Св. Николай Мирликийский (III этап росписи, северная стена); 2 – Святитель. (IV этап росписи, южная стена).

Рис. 5. Голова Спасителя из сцены «Воскрешение Лазаря». Южная стена южного рукава Сентинского храма.

Рис. 6. Фигура воина. Деталь композиции второго регистра; южная стена западного рукава Сентинского храма.

Рис. 7. Строительная надпись Сентинского храма. Фрагмент.

Рис. 8. Строительная надпись Сентинского храма. Прорись.

• ჩრდილოეთ კავკასიის ქართული ძეგლები