topmenu

 
ზ.დიდებულიძე - საქართველოსა და ცენტრალური წინაკავკასიის კულტურული ურთიერთობის შესახებ X-XII სს
There are no translations available.

<უკან დაბრუნება


ზ.დიდებულიძე - საქართველოსა და ცენტრალური წინაკავკასიის კულტურული ურთიერთობის შესახებ X-XII სს, მაცნე, ისტორიის, ეთნოგრაფიის და ხელოვნების სერია, 1973 წ, N1


З.Ш.ДИДЕБУЛИДЗЕ

О КУЛЬТУРНЫХ ВЗАИМОСВЯЗЯХ ГРУЗИИ И ЦЕНТРАЛЬНОГО ПРЕДКАВКАЗЬЯ В X-XII ВЕКАХ

(по данным материальной культуры)

Центральное Предкавказье является той частью (Северного Кавказа, которую ныне занимают Карачаево-Черкесия, Северная Осетия, Кабардино-Балкария и Чечено-Ингушетия. B X-XII веках западную часть этой территории занимала Алания, одна из обширных и многолюдных стран средневекового Кавказа. Восточную же часть Центрального Предкавказья занимали вейнахи, предки чеченов и ингушей. Значительный экономический подъем стран Центрального Предкавказья в X-XII веках, вызванный интенсивным развитием производительных сил и благоприятной политической обстановкой, не мог не отразиться и на культурном облике края. Материальная и духовная культура народов Центрального Предкавказья достигает небывалого до той поры уровня. Культура народов Центрального Предкавказья на всех ее этапах развивалась не изолированно, а в тесном взаимодействии с основными культурными очагами мировой цивилизации. На протяжении своего долгого и сложного пути, испытывая различные инородные влияния, соприкасаясь с высокой культурой Запада и Востока, и особенно с культурой сопредельных стран, культура народов Центрального Предкавказья непрерывно пестовалась, не теряя, однако, своего самобытного характера. В общей сумме международных культурных связей Северного Кавказа значительный удельный вес занимали культурные взаимоотношения с соседней Грузией, которые в силу большой давности своего прошлого и яркости исторических последствий заслуживают особого внимания. Храмовая архитектура — это та область материальной культуры Центрального Предкавказья, на которой с особой наглядностью отразилось влияние грузинской христианской культуры. Роль Грузии в этом, отношении весьма бледно представлена в специальной литературе, особенно в литературе, касающейся христианских храмов, расположенных в верховьях Кубани, на территории западного центра Аланского государственного объединения. К ним относятся Зеленчукские храмы -Северный, Средний и Южный, Сентинская церковь, Шоанинская церковь и др. Эти памятники архитектуры привлекали внимание еще дореволюционных археологов и архитекторов, к числу которых относятся архитекторы Бернадаци1, Сысоев2, автор анонимной брошюры об Александро-Афонском монастыре3, археолог Уварова4 и др. Одной из наиболее слабых сторон их исследований является недооценка грузинского влияния на архитектуру этих церквей, которое наряду с безусловным византийским влиянием довольно наглядно давало о себе знать. Правда, некоторыми из этих исследователей признавалось сходство Зеленчукских храмов с абхазскими христианскими храмами (например, археологам Уваровой), но это обстоятельство отнюдь не увязывалось с влиянием грузинской архитектуры, шедшей через Абхазию в верховья Кубани. Примерно такой же концепции придерживались и некоторые советские исследователи, определяя культурную принадлежность этих храмов5. К последним относится и советский археолог В.А.Кузнецов, обследовавший группу Зеленчукских храмов. В статье, посвященной Среднему Зеленчунскому храму, Кузнецов приводит ряд аналогий из грузинской архитектуры, а именно ряд церквей Южной Грузии - Заки, Цкарос-тави, Энибарата, Долис-кана, Чангло, Шорети. Причем аналогии автор находит в принципах архитектурной композиции, а именно в ее крестообразности, осложненной боковыми апсидами, с относительно вытянутым западным рукавом6. Несмотря на наличие этих параллелей, Кузнецов находит ряд, по его мнению, существенных отличий, к которым причисляет выступающие наружу апсиды, характерные как для Среднего Зеленчукского храма, так и для других храмов Верхнего Прикубанья7. Для грузинских же храмов он считает свойственными апсиды, не выраженные снаружи8. Исходя из этого, автор отрицает грузинское влияние на Верхне-Кубанские храмы, но тут же подчеркивает прямые аналогии в абхазских храмах, в которых налицо выступающие наружу апсиды. Отсюда автор делает вывод, что Средний Зеленчукский храм «отражает византийское влияние через Западную Грузию - Абхазию, достигшее в X в. Верхнего Прикубанья»9. Это заключение вытекает из убежденности автора в том, что в это время архитектура в Абхазии находилась под влиянием восточновизантийской архитектурной школы10. Вот что он пишет по этому поводу: «В данном случае весьма примечательно, что приведенные выше закавказские аналогии находятся либо в Абхазии, имевшей длительные и многосторонние связи с восточными районами Византии, либо в Месхети, т.е. на территории Тао-Кларджетского княжества, непосредственно соседившего в восточными провинциями Византии»11. Что касается Северного Зеленчукского храма, упомянутого нами при перечислении материальных памятников Верхнего Прикубанья, то на сходство его с абхазскими христианскими храмами, в частности с храмом в Лыхне, указывала еще Уварова12. Лыхненский храм она считает образцом чисто византийского искусства X-XI веков13. Соглашаясь с Уваровой, Кузнецов указывает на сходство Северного Зеленчукского и Лыхненского храмов на основании «общности плана... и многочисленных совпадений в деталях14. Он пишет: «Тесно связанный с группой абхазских храмов X века, Северный Зеленчукский храм указывает на интенсивные политические и культурные сношения Западной Алании с Абхазией во время ее наибольшего подъема в Х-XI вв. В то же время Северный Зеленчукский храм несет в себе явные черты византийской архитектурной школы»15. Все приведенные выше элементы сходства христианских храмов Прикубанья с абхазскими храмами мы считаем необходимым поставить в прямую зависимость от неоспоримого наличия значительного грузинского влияния на эти памятники, шедшего через Абхазию. В свою очередь, этот вывод является следствием тезиса об активной роли Абхазии как проводника христианской культуры из Грузии в Западную Аланию. Именно это обстоятельство имели в виду некоторые историки, когда писали, что в ущелье р.Теберды доныне сохранились замечательные памятники, связанные с грузинской архитектурой. Для аргументации вывода о том, что сходство верхнекубанских церквей с абхазскими указывает на их зависимость не только от византийского, но и от грузинского культурного влияния, мы приведем некоторые высказывания не только историков и археологов, но и выдающихся специалистов искусствоведов-архитекторов, данные, касающиеся элементов сходства и зависимости абхазской архитектуры от грузинской. Так, архитектор Н.П.Северов, описывая абхазский храм в Лыхне, характеризует его «самым выдающимся представителем целой группы церквей не только Абхазии (например, храм Симона Канонита на Новом Афоне (Псырцха), но и местностей на другой стороне Кавказского хребта (Шоана, Зеленчук)»16. Северов находит в Лыхненском храме «черты, весьма свойственные грузинской архитектуре, а именно отсутствие декора и подчеркнутое стремление архитектора к гармонии и чистоте пропорций»17. Академик Ш.Амиранашвили также допускает возможность опосредственного грузинского влияния на верхнекубанские памятники. Он пишет, что Лыхненский храм является «наиболее типичным произведением абхазской школы грузинской архитектуры»18 и, далее, «храм в Лыхне возглавляет целую группу абхазских памятников, каковыми являются храм Симона Канонита (Псырцха), около Нового Афона и храмы Шоана, Зеленчук и др. по ту сторону Кавказского хребта»19. В связи с проблемой распространения грузинского архитектурного влияния на Северном Кавказе интерес представляет христианский храм XII века, расположенный на городище Верхний Джулат на территории Северной Осетии. Проф. Е.И.Крупнов, изучавший храм, первоначально приписал памятнику грузинскую культурную принадлежность20. Делая этот вывод, он исходил из формы квадратного кирпича-плинфы, применяемого в грузинской архитектуре начиная с XI века21. Однако дальнейшие исследования храма заставили Крупнова отказаться от первоначального вывода и склониться в пользу тяготения стиля верхнеджулатского храма к византийско-киевской архитектуре XI-XII веков. Помимо многочисленных аналогий из русской и византийско-славянской архитектуры, автор при отрицании своего первоначального вывода ссылается на следующие доводы: во-первых, на распространение квадратного кирпича-плинфы не только в Грузии, но и в Армении, Азербайджане, Малой и Средней Азии и22 на Северном Кавказе в XIII веке; во-вторых, на наличие в верхнеджулатской церкви крипты, т.е. подалтарной усыпальницы, свойственной храмом древней Руси и всего славянского мира; в-третьих, как пишет автор, «на саму планировку исследуемого крестообразного бесстолпного одноапсидного храма. Такой план совершенно не типичен для средневековых церквей Грузии. В планировке христианских средневековых церквей в Грузии преобладает базиличная форма. Все постройки, как правило, каменные, а не кирпичные»23. Несмотря на то что приведенные Крупновым аналогии не лишены основания, нам думается, что это не исключает возможности наличия и элементов грузинского влияния на верх-неджулатскую церковь. Воздерживаясь от категорического заключения на этот счет, мы все же позволим себе несколько усомниться в некоторых суждениях автора. Прежде всего сомнение вызывает, на наш взгляд, исключение автором возможности грузинского происхождения квадратного кирпича-плинфы. Такой кирпич действительно был распространенным строительным материалом в перечисленных автором странах, но скорее всего он мог попасть на территорию Центральной Алании именно из Грузии, во-первых, из-за близости расстояния, во-вторых, потому, что в XII веке все христианские храмы, расположенные на территории нынешней Северной Осетии, были в той или иной степени связаны именно с грузинской архитектурой, поскольку XII век был временем широкого распространения христианской культуры в Центральном Предкавказье. Вызывает возражение и утверждение автором того, что «в планировке христианских средневековых церквей в Грузии преобладает базиличная форма». Известно, то базиличная форма храмов в Грузии имела место в раннем средневековье, в IV-VI веках. К храмам такого рода относятся знаменитый Болнисский сион, Цкаростави, Урбниси, Хашми и др. Храмы базиличной формы продолжали существовать и в последующие века, но, по единогласному утверждению специалистов академиков Г.Чубинашвили, Н.Северова24 и члена-корреспондента В.Беридзе25, с VI века в Грузии восторжествовала органически близкая ей центрально-купольная архитектурная тенденция, которая была сродни древней форме архитектуры Грузии - дарбази. Базиличная же форма, занесенная извне, была органически чужда исконным грузинским архитектурным канонам, вследствие чего она не прижилась в Грузии, уступив окончательно место центрально-купольным зданиям26. Что касается остальных христианских культовых сооружений, находящихся на территории Северной Осетии, то их зависимость от грузинского архитектурного влияния не вызывает сомнений. Общепризнано, что в этой части Алании христианское зодчество формировалось при активном участии грузинских миссионеров. Причем, относительно времени их создания среди исследователей нет единого мнения. Так, проф. Л.П.Семенов считает, что древнейшие из них должны быть отнесены к XII-XIII вв., т.е. «ко времени усиления миссионерской деятельности, осуществлявшейся грузинским духовенством и поощряемой грузинскими царями»27. Столь поздняя датировка строительства христианских храмов на территории Северной Осетии, на наш взгляд, вызывает сомнение. В данном вопросе мы склонны искать истину в факте более раннего распространения христианства в Центральном Предкавказье из Грузии, еще до XII века, а именно со времени создания феодальной монархии в Грузии. Этот факт правильно подметил еще доктор В.Б.Пфаф, когда выразил свое сомнение в там, что огромное количество церквей и монастырей в Северной Осетии вряд ли могло быть построено при одной лишь царице Тамаре28. Такого же мнения придерживался и дореволюционный кавказовед В.Ф.Миллер, когда писал, что «сооружение всех христианских церквей туземное население приписывает царице Тамаре. В основании этого народного мнения лежит тот исторический факт, что христианство было распространено среди предков нынешних осетин грузинскими миссионерами в период процветания Грузии, к которому относится и век царицы Тамары. Нет сомнения, что при ней христианская пропаганда была особенно успешна, хотя, конечно, многие из церквей могли быть построены и раньше и значительно позже царствования этой популярной грузинской царицы»29. Подтверждением этого являются церковь Хозита-Майрам и церковь у села Тли - памятники грузинской архитектуры в Зругском ущелье и в Нарской котловине, на территории исторической Двалетии30. Грузинский архитектор-искусствовед В.Долидзе, исследовавший храмы Хозита-Майрам и Тли, датировал их первой половиной XI века. Храмы чрезвычайно интересны своим большим сходствам с памятниками грузинской средневековой архитектуры. Наличие на территории исторической Двалетии памятников грузинской архитектуры В.Долидзе рассматривает как «документ культурных связей Грузии с народами Северного Кавказа31. Исследователь В.Гамрекели вносит следующее уточнение в этот вывод. Исходя из того, что Двалетии в XI-XII веках входила в состав Грузинского государства32, существование грузинской церкви в Зругоком ущелье неверно связывать с христианизацией Алании в X веке, т.к. христианизация Двалетии шла не из Алании, а из Грузии33, и, кроме того, пишет Гамрекели, «эти архитектурные памятники, увязываясь с сообщениями письменных памятников, говорят в перовую очередь о том, что эти территории и их население были включены в грузинской политический культурно-экономический мир»34. Подтверждением правильности датировки и определения культурной принадлежности храмов Хозита-Майрам и Тли является аналогичный храм той же эпохи - храм близ села Датуна в Дагестане, обследованный Р.О Шмерлинг35. В чем же конкретно проявляется грузинское происхождение храма Хозита-Майрам?— Прежде всего в сущности планового решения храма36. По своему плановому решению Хозита-Майрам принадлежит к группе зальных памятников грузинской архитектуры X-XI веков, к которым относятся Отхта Эклесия, Дисеви, Верхний Карабулах, Эхвеви37. Общим для плана всех этих памятников являются помещения восточной части, где по сторонам апсиды выделены небольшие помещения. Особое сходство в этом отношении план храма Хозита-Майрам проявляет с планом Эхвеви, где набольшие двухэтажные помещения по бокам полуциркульной апсиды имеют непосредственное сообщение с самой апсидой38. Черты грузинской средневековой архитектуры у Хозита-Майрам, особенно сближающие ее с Эхвевоким храмом, видны и в стройных вытянутых вверх пропорциях, а также в строгости интерьера39. «Интерьер церкви, не имеющей никакой фигурной орнаментики, примечателен чистотой и точной профилировкой форм»40, - отмечает Долидзе. Примечательны также особенности строительных приемов, выявляющих черты грузинской средневековой архитектуры. К ним относится возведение стен храма способом забутовки пространства между внешними и внутренними облицовочными плитами, а также в самой технике кладки камня. В.Долидзе обнаруживает сходство в технике кладки стен Хозита-Майрам с группой грузинских памятников начала XI века в Сачхерском районе — Дарквети и Горисджвари. И, наконец, интересна еще одна деталь, роднящая Хозита-Майрам с особенностями грузинской архитектуры. Это - голосники-резонаторы звука, в виде кувшинов, которые вложены в кладку конхи41. Подобные звукоусилители, увеличивающие акустические качества помещения, были почти неотъемлемым атрибутом почти всех грузинских церквей42. Исследуя культовые сооружения Северной Осетии, профессор Семенов к наиболее значительным из них причисляет «древние храмы и часовни грузинской архитектуры, сложенные из камня (церковь св.Георгия в сел.Дзивгис, церковь в сел.Гули, Нузальскую часовню и др.)»43. Особенно интересна из них Нузальская часовня. По мнению Семенова, она сооружена в пору наивыюшаго влияния Грузии на Северную Осетию - в XII—XIII веках. Интересна и часовня в с.Реком. «Есть основание, - пишет Миллер, - что рекомская часовня была построена, как большинство святилищ Осетии, во время влияния Грузии на эту страну. Местные предания упоминают о существовании грузинского монастыря в Рекоме и производят некоторые имена от грузинского духовенства»44. Наиболее полно и всесторонне грузинское влияние отразилось на христианском храме, расположенном в Ассинском ущелье, - на храме «Тхоба-Ерды». Этот храм является наиболее значительным не только на территории Чечено-Ингушетии, но и на всем Северном Кавказе. Его несомненная принадлежность грузинской архитектуре ярко проявляется не только в архитектурной концепции, но и в многочисленных художественно-архитектурных деталях, в грузинских надписях и, наконец, в самих народных преданиях и легендах, которыми овеян храм среди окрестных жителей. Сооружение храма «Тхоба-Ерды» и другого храма в том же ущелье - «Алби-Ерды» связывают опять-таки с эпохой царствования Тамары45. Небезынтересной представляется также народная легенда, приведенная Чадом Ахриевым, повествующая об истории зарождения храма46. Согласно этой легенде, пророк Мухамед возымел желание распространить ислам в Чечено-Ингушетии. Христиане решили воспрепятствовать Мухамеду и с этой целью убили его брата. После этого Мухамед оставил это место и уехал назад, предварительно зарыв в землю коран. Когда христиане узнали, где был зарыт коран, они построили там церковь. Это и была церковь «Тхоба-Ерды». Ее построили христиане - грузины. Они и камни привезли из Грузии. С тех пор здесь поселился грузинский царь. Разумеется, легенда, записанная Ахриевым, не может Претендовать на историческую достоверность, но она, конечно, является выражением символической победы христианства и именно грузинского христианства. На грузинское происхождение храма указывает, возможно, и само его название «Тхоба-Ерды». По мнению А.Шавхелишвили, это название должно означать не «церковь святого двух тысяч», как это считалось до сих пор, а «храм лика божьего»47. Причем первая часть названия «Тхо-ба», должно быть, искаженное грузинское слово «хвтаеба», т.е. лик божий»48. О грузинском происхождении храма свидетельствует также и найденная тут грузинская псалтырь, относящаяся к XI-XII векам. Свидетельством того, что постройка храма была связана с грузинской христианско-миссионерской деятельностью, является и барельеф, Вписанный в западную стену храма. На барельефе изображены три мужские фигуры. Центральная фигура восседает на троне. Одна из боковых фигур в одной руке держит крест, а в другой меч. Другая боковая фигура облачена в длинное церковное одеяние. Она несет на плечах две виноградные лозы. Кроме того, на одной из плит изображена десница с крестом. На этом же барьельефе на двух плитах сделаны грузинские надписи. О содержании надписей Д.Бакрадзе писал: «В одном не сомневаюсь, что церковь построена каким-то Давидом, патроном владетелем (возможно Эриставом - правителем этого района)... и что, наконец, округом, в котором была построена церковь, заведывал епископ Георгий»49. По убедительному предположению археолога В.Б.Виноградова, «не исключено, что сидящий на троне человек, над головой которого поместили модель храма, - это и есть «патрон Давид», чье повеление определило строительство церкви. А по бокам от него знатное духовное лицо (епископ Георгий?) и сопровождающий военначальник, «богожелательные» усилия которого прилагались к насаждению христианства в среде инакомыслящих не только убеждением, но и оружием»50. Храм "Ткоба-Ерды», по единогласному заключению его исследователей — В.Ф.Миллера, И.П.Щеблыкина, Л.П.Семенова, Е.И.Крупнова, Г.Чубинашвили, В.И.Марковина, В.Б.Виноградова, Л.Химшиашвили, Г.Гамбашидзе и др. является памятником грузинской архитектуры на Северном Кавказе. Храм, представляющий собой однонефную церковь с одной апсидой, имеет близкие аналогии как на Северном Кавказе (Алби-Ерды, Таргимский храм), так и в Грузии51. По мнению Крупнова, близость с грузинскими храмами проявляется, прежде всего, в самой планировке храма, в особенности перекрытия — именно двускатной кровлей, - и в некоторых других архитектурных деталях. Как ближайшую аналогию Крупнов приводит «Саванскую базилику», близ села Сачхере. Этот грузинский памятник сближается с Тхоба-Ерды такой же однонефной залой, разделенной на отдельные части, двускатной кровлей и расположением входов с южной и западной сторон52. Аналогичной Тхоба-Ерды является также небольшая однонефная грузинская церковь XII века у села Хамамлу Дманисского района53. Особенно много близких аналогий у Тхоба-Ерды среди христианских памятников Абхазии XII-XIII веков. Это - однояефиые базилики, вписанные в прямоугольник, в отличие от Тхоба-Ерды, сложенные из плит известняка54. Очень интересной представляется еще одна деталь в оформлений храма Тхоба-Ерды. На западной стене храма на упомянутом нами барельефе, над головой центральной мужской фигуры на богато орнаментированной плите изображена каменная модель храма, которая имеет форму крестово-купольного здания с крестообразной планировкой, столь характерной для архитектуры Грузии средних веков55. Это очевидно, первоначальный замысел зодчего, по неизвестным причинам не сумевшего воплотить его в действительность. Другим видным храмом в Ассинском ущелье является Таргимский храм. Наиболее близкие грузинские аналогии храма, в основном, сосредоточены вдоль Военно-Грузинской дороги, особенно между ст. Нижние Млеты и Пассанаури56. Сходство последних с Таргимским храмом проявляется также в особенностях планировки, а именно в основании прямоугольной формы, в двускатной форме кровли, а также в сходной облицовке из камня желтого цвета и расположением входа с южной стороны57. Своеобразной особенностью Таргимского храма является наличие в нам подземного склепа, что в некоторой степени сближает его с Нузальской часовней, в которой архитектор Пчелина также обнаружила надземную усыпальницу. Подобную усыпальницу, но с одиночным захоронение Миллер обнаружил в храме Тхоба-Ерды58. Болышое сходство с христианскими храмами Грузии обнаруживает и третий храм в Ассинском ущелье - храм Алби-Ерды59. По заключению Семенова «Наличие Таргимешго храма свидетельствует о том, что в Ассинской котловине имелся культурный очаг, находившийся под влиянием Грузии. На очень ограниченной территории на обоих берегах Ассы грузинские мастера соорудили, не два, как полагали раньше, а три храма, у которых есть и сходные и индивидуальные черты. Такое скопление образцов грузинского зодчества неслучайно. Асеинская котловина издавна была тесно связана с Закавказьем». И действительно, имеются многочисленные сведения о большом скоплении церквей, больших и малых, на территории Чечено-Ингушетии. Приведем некоторые из них. Так, Чах Ахриев сообщал, что на территории Чечено - Ингушетии на месте одной из мечетей стояла грузинская церковь, разрушенная в середине XIX века60. О существовании церквей в Ассинском ущелье еще в XIX веке свидетельствуют указания академика Бутаева. Он называет несколько каменных церквей на берегах рек Аосы и Калки. Бутнов рассказывает также о каменной надгробной длите, найденной на кладбище близ церкви, что на берегу Калки. На плите, как сообщает Бурков, было изображено духовное лицо в церковной одежде с крестом в руках. Семенов подчеркивает сходство этого изображения с описанным барельефом Тхоба-Ерды, отражающим миссионерскую деятельность грузин. Сведения Буткова еще раз убеждают в том, что Ассинское ущелье было очагом грузинской культуры в Ингушетии. Интересны сведения Э.Шантра о наличии на р.Ассе двух церквей - Твирлис-Цмннда и Тхоба-Ерды. Семенов полагает, что под первой из них нужно подразумевать церковь Алби-Ерды. Интересен также упомянутый Далгатом Эльгыц Гельерды, т.е. храм-часовня, выстроенный в честь главного ингушского божества близ села Эгенты. Далгат приписывает этот памятник «замечательным памятникам грузинской архитектуры»61. Проф. Б.А.Алборов полагает, что этот христианский храм был построен на месте древнего языческого капища, как это часто бывало в Ингушетии и Осетии62. Подтверждением того, что вышеназванные храмы, как Тхоба-Ерды, Таргимский и Алби-Ерды, являлись результатом христианизации Чечено-Ингушетии со стороны Грузии и были созданы в эпоху ее наибольшего влияния на эту страну, а именно в XI-XII веках, является и тот факт, что в дальнейшем, с ослаблением грузинского влияния, меняется и характер местного зодчества. Как отмечает А.Шавхелишвили, «многочисленные святилища и капища в горах Ингушетии, построенные позже Тхоба-Ерды и Албин-Ерды, отражают регрессивную эволюцию форм храмового строительства». Далее он пишет: «Судя по характеру храмовых сооружений - языческих святилищ, приходим к заключению, что здесь делались попытки подражания таким постройкам, как Тхоба-Ерды и Алби-Ерды. Так, святилище Алба-Ерды, расположенное на горе Тушолите, - плохо и неумело выполненная копия храма Тхоба-Ерды»63. Очевидно не отличались блеском совершенства и Маги-Ерды и другие языческие святилища Ингушетии. Культурная близость народов Центрального Предкавказья с грузинским народом нашла свое отражение, помимо церковно-христианского зодчества, и в другой области материальной культуры, а именно в памятниках башенной архитектуры - детище культуры кавказских народов. Башенная культура - это та область материальной культуры, где наглядно сказалось и обратное культурное влияние, т.е. культурное влияние кавказских горцев на башенное строительство горцев-грузин. Культурная близость между собою последних прежде всего сказалась в неоспоримом факте сходства между ними. Сходство северо-кавказских, башен с грузинскими, а именно с хевсурокими, тушетскими и мохевскими, несомненно. В первую очередь это относится к чечено-ингушским башенным сооружениям. Грузинские боевые башни, обнаруживающие сходство с ингушскими, в довольно значительном количестве сосредоточены в районах Военно-Грузинской дороги, а именно в сел.Казбек, в Паншети, в Сиони и во многих селах Дайшаурской долины64. Профессор Семенов, изучивший эти башни, констатирует факт близости некоторых элементов этих башен с ингушскими. Эту близость, прежде всего, он отметил в квадратной форме основания, в суживающихся кверху стенах, а также в плоских кровлях65. Грузинские башни отличаются от ингушских меньшей высотой. Ингушские башни напоминают также грузинские башни с зубцами и навесными бойницами66. Семенов особо выделил башню в Ананурском замке с пирамидальной ступенчатой кровлей, чрезвычайно напоминающей ингушские башни»67. Лишь по высоте Ананурская башня уступает ингушским. Сходство кровли со ступенчатым перекрытием обнаруживает и бойница замка Шиолашвили около села Цно68. Семенов указывает на то, что «возле зубчатой башни, находящейся в сел. Паншети, имеется небольшая пристройка, прикрывающая лаз нижнего этажа. Кровля этой пристройки ступенчатая. Она сильно напоминает кровлю двускатных ингушских склепов и храмов»69. Помимо этого, автор указывает на сходство боевых башен Ингушетии с башнями другого горного района Грузии - с хевсурскими башнями. Сходство с последними он в наибольшей степени усматривает в машикулях. С фактам большого стилистического сходства чеченских башен с хевсурскими соглашается и исследователь В.И.Марковин, но он тут же параллельно подчеркивает и существенное различие между ними. В хевсурских башнях он указывает на отсутствие опорных столбов-колонн и наличие одного лишь крупного дверного проема70. Среди характерных особенностей, присущих хевсурским башням, Марковин особо выделяет такую деталь, как «купольные перекрытия с опорными пилястрами и кладкой типа «дарбази». Таковой является башня в селе Пакоч71. Множество башен, напоминающих чечено-ингушские, имеется и на территории Тушетии, граничащей с Чечней72. Это в первую очередь относится к территории общества Цови, населенной выходцами из Чечни. С фактом сходства хевсурских пирамидальных башен с ингушскими соглашается и грузинский исследователь С.Макалатия, по поводу чего он пишет: «По своему плану и технике постройки хевсурская пирамидальная башня представляет собою интересный памятник материальной культуры. Подобные башни имеются и на горной Грузии в Тушетии и на Северном Кавказе у ингушей и чеченцев. Однотипность этих башен не подлежит сомнению»73. В результате изучения тушетоких башен исследователи М.И.Джаидиери и Г.И.Лежава пришли к заключению, что форма машикулей последних такого же типа, как в Хевсуретии, в Чечне и в Ингушетии74. Примечательно сходство и осетинских башен с грузинскими. Констатируя этот факт, Семенов выделяет почти те же элементы общности, которые сближают чечено-ингушские и грузинские башни, а именно, квадратную форму основания и машикулей75. Разительное сходство северокавказскнх башенных сооружений с грузинскими, естественно, порождает вопрос о том, кому же именно принадлежит приоритет в создании этих гигантов, и на чьей именно территории зародился их своеобразный стиль. Прежде чем сделать какой-либо вывод но этому вопросу, мы считаем необходимым привести мнения по этому поводу различных авторов. Настоящим будет сделана попытка суммировать имеющиеся данные соответственно достигнутому уровню изучения башенной культуры горного Кавказа и уже на основе этого сделать возможные выводы. Мнения исследователей этой проблемы в сущности расходятся. К сторонникам ченено-ингушского происхождения этих сооружений относится художник-архитектор И.П.Щеблыкин, участвовавший вместе с проф.Семеновым в археолого-этнотрафических экспедициях в 1925-1927 гг. и произведший общее описание башен. Щеблыкин ссылается на то, что в Грузии почти не встречается башен чечено-ингушского типа, за исключением ее горных районов, граничащих с Чечено-Ингушетией. В виде исключения Щеблыкин указывает на Ананурскую башню76. Допуская возможность участия грузинских мастеров в строительстве этих башен, автор всеже выражает свою уверенность в том, что «тип и оригинальный стиль башен зародился на территории, принадлежащей чеченцам, ингушам и хевсурам»77. Сторонником решения этого вопроса в пользу обратного влияния чечено-ингушской башенной культуры на грузинскую - является и грузинский исследователь А.Шавхелишвили. Он исходит опять-таки из того же соображения, т.е. из того же показателя, что башни чечено-ингушского типа в Грузии редки, и встречаются, в основном, в районах, граничащих с Чечено-Ингушетией78. Кроме этого обстоятельства, Шавхелишвили свое мнение подкрепляет тем аргументом, что чечено-ингушские башни превосходят грузинские степенью совершенства79. Автор прямо заявляет: «Имеются основания считать, что горная Ингушетия была родиной «башенной культуры». Отсюда эта культура, невидимому, проникла в Хавсуретию и в Осетию и, возможно, в Чечню. Ни в Кабарде, ни в Дагестане не встречаются такого типа башни, какие имеются в Чечено-Ингушетии. Тип башен Сванетии совершенно отличен от чечено-ингушских. Последние представляют собой усеченные четырехгранные пирамиды, а сванские — прямоугольные четырехгранные призмы»80. Что касается мнения проф.Семенова, в течении многих лет занимавшегося вопросами, связанными с башенной культурой, то в вопросе освещения происхождения этой культуры и ее связи с аналогичной грузинской культурой, он ограничился лишь фиксацией факта неоспоримого сходства. Теперь приведем мнения авторов, высказавшихся в пользу грузинского происхождения башенной культуры. Сторонником подобного разъяснения проблемы был еще В.Ф.Миллер. Миллер предполагал, что искусство сооружения башен было занесено в Чечено-Ингушетию из Грузии. Эту возможность он связывал с общим культурным влиянием грузин на ингушей, имевшем, место в изучаемый период. Доказательством того, что именно грузины должны были быть создателями боевых башен, он приводил тот факт, что на некоторых ингушских башнях были найдены изображения крестов. Миллер писал по этаму поводу: «Месторасположение башен указывает на их стратегическое значение: они обыкновенно были воздвигаемы в таких местах, откуда удобно наблюдать за местностью. Притом изображение крестов и плиты с крестами указывают на строителей - христиан, которыми всегда скорее всего могли быть грузины»81. Через некоторое время, по мнению Миллера, чеченцы и ингуши, научившись у грузин, сами стали возводить подобные сооружения82. Аналогичное мнение высказал впоследствии проф.Яковлев. Он предполагал, что начало башенной культуры было положено грузинами мастерами, а затем заимствовано и продолжено чечено-ингушскими мастерами. Грузинский исследователь проф. П.П.Закарая утверждает, что тип башен, распространенный в Хевсуретии, Тушетии и на территории Северного Кавказа, зародился именно на территории Грузии, и что первой из них должна была быть Ананурская башня, построенная в позднефеодальную эпоху, но не позднее XVI в.83. Интересны наблюдения проф. С.Макалатия. По его мнению, допустимо предположение, что пирамидальные башни, распространенные в горных районах Грузии и Северного Кавказа, впервые строились в Грузии. Естественность такого вывода он находит в бывшем факте политического и культурного влияния Грузии в историческом прошлом на ингушей, и, кроме того, в том обстоятельстве, что подобная башня сохранилась в центре Грузии в ограде Ананурской крепости84. Интересно, однако, то обстоятельство, что Макалатия ссылается на Щеблыкина, когда пишет, что «существует предположение, что ингушские пирамидальные башни впервые строились в Грузии и строили их грузинские мастера»85. Однако, из приведенной нами выше цитаты из статьи Щеблыкина «Искусство ингушей в памятниках материальной культуры» явствует лишь предположение автора в возможности участия грузин в строительстве этих башен, что же касается места их зарождения, то автор, как было отмечено, заявляет, что «тип и оригинальный стиль башен зародился на территории, принадлежащей чеченцам, ингушам и хевсурам»86. Таким образом, Макалатия вносит поправку и уточнение в вывод Щеблыкина. Ведь Хевсуретия, названная Щеблыкиным, является районом Грузии. Исследователи архитектуры горных районов М.Джандиери и Г.Лежава на вопрос о происхождении грузинской башенной архитектуры и ее связи с северо-кавказской также не дают конкретного и исчерпывающего ответа. Они ограничиваются, в основном, соображениями общего порядка, хотя, в целом, и проявляют тенденцию в сторону грузинского происхождения башенной культуры87. Таким образом, сконцентрировав основные, известные нам доводы-исследователей чечено-ингушской и горно-грузинской башенной культур и их связи между собой, мы убеждаемся в том, что этот вопрос изучен недостаточно и ждет своего специального исследования, выводы более глубокой и исчерпывающей аргументации. Однако, уже имеющиеся, приведенные выше данные способны оказать нам помощь для решения поставленной нами задачи, а именно освещения грузино-северокавказских взаимоотношений в области материальной культуры. В данном случае мы не задаемся целью решить вопрос - где именно возникла башенная культура вообще. Но из приведенных выше данных нам кажется очевидным, что башенная культура горных районов Грузии подверглась значительному влиянию чечено-ингушской башенной культуры. Однако, мы этим вовсе не склонны утверждать, что башенная культура горных районов Грузии своим происхождением обязана башенной культуре Чечено-Ингушетии. Во-первых, это видно из следующего: прежде всего здесь решающую роль сыграли одинаковые или по крайней мере очень сходные географические и социально-экономические факторы. Ведь сходными по своему назначению жилыми и боевыми башнями изобилуют все горные районы Кавказа, возникновение которых диктовалось одинаковыми историческими факторами. По словам Джандиери и Лежава «башенными сооружениями покрыт весь кавказский хребет, как раз в тех районах, которые были как-бы созданы для консервации древней формы человеческих взаимоотношений, какой является родовой строй»88. Тут разумеется, авторы не правы в том, что объясняют строительство башен родовым строем, однако они справедливо отмечают аналогичность крепостных сооружений на всем горном Кавказе. Иллюстрацией этого положения могут служить похожие по своему назначению жилые дома-крепости, распространенные как в горных районах Грузии, так и Северного Кавказа. К таковым относятся тушетские четырехгранные дома-крепости, т.е. «чардахиани», близкие как по конструкции, так и по назначению с хевсурскими «квиткири». Аналогичные дома-крепости имеются и в Раче, - это т.-н. «дуроиани сахли», а также и в Сванетии - т.н. «губерд», котрых в настоящее время осталось всего три89. Аналогичными домами-крепостями, как было отмечено, являются в Осетии — «галуаны», в Чечено-Ингушетии — «гала». Во-вторых, не исключена и та возможность, что башенные постройки горных районов Грузии обязаны своим происхождением равнинным районам Грузии, т.к. в последней традиция башенного строительства прослеживалась еще в далеком прошлом, когда родовые башни в Грузии строились не только в горах, но и на равнинах90. Что касается архитектуры крепостного жилья, то Джандиери и Лежава полагают даже, что они могли возникнуть в горных районах Грузии еще в первых веках н.э.»91. Академик Г.Чубинашвили в своем труде «История грузинского искусства» высказал предположение, что у иберов еще в IV в до н.э. могли существовать многоэтажные башни92. Таким образом, можно придти к заключению, что связывать само возникновение башенных сооружений горных районов Грузии с чечено-ингушскими башнями было-бы необоснованным. Они могли возникнуть независимо друг от друга, порождаемые одинаковыми историческими условиями. Однако, многочисленные черты сходства в стиле и конструкции башен, заставляют думать, что они — суть отражения грузино-вейнахских культурно-исторических взаимоотношений, имевших место на протяжении веков. В данном случае башенное строительство горных районов Грузии испытало бесспорное влияние чечено-ингушской башенной культуры. При этом, разумеется, из всей массы предложенных извне архитектурных элементов, были восприняты лишь те, которые оказались наиболее подходящими к данным условиям, они творчески перерабатывались местными мастерами, придававшими этим сооружениям свой собственный художественный облик. И так, башенная архитектура Центрального Предкавказья, равно как и его христианско-церковное зодчество в X-XII веках - суть яркое свидетельство тесных материально-культурных взаимосвязей между Грузией и Северным Кавказом в названную эпоху.

 

 

 

--------------

1. Бернадаци, I, Христианские древности за Кубанью, ЖМВД. 1830, 4-

2. Д.М.Сысоев, Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду летом 1895 г. МАК, III, 1898.

3. Св.Александро-Афонский Зеленчукский монастырь в Зеленчукском ущелье Кавказского хребта, Кубанской области, Баталпашикского отдела, Одесса, 1904.

4. П.С.Уварова, Христианские памятники, МАК. IV, 1894.

5. История Северо-Осетинской АССР, М., 1959, стр.70.

6. В.А.Кузнецов. Средний Зеленчукский храм, Советская археология, 1968, №3. стр.145.

7. Там же.

8.Там же.

9. Там же.

10. Там же. стр.144-146

11. Там же.

12. П.С.Уварова, Ук. соч., стр.16.

13. Там же.

14. В.А.Кузнецов, Северный Зеленчукский храм X века, СА, 1964, №4, стр.147-150.

15. Там же.

16. И.П.Северов, Памятники грузинского зодчества, М.. 1947, стр.194-195.

17. Там же.

18. Ш.Амиранашвили, История грузинского искусства, 1963, стр.204-205

19. Там же.

20. Е.И.Крупнов, Христианский храм на городище Верхний Джулат, МИА, №11, 1963.

21. Там ж е.

22. Там же, стр.49.

23. Там же. стр.63.

24. Г.Чубинашвили и Н.Северов, Пути грузинской архитектуры. Проблемы архитектуры, т.II, стр.10.

25.. В.Беридзе, Архитектура Грузии, М., 1948. стр.17.

26. Г.Чубинашвили и Н.Северов, Ук. соч., стр.110.

27. Л.П.Семенов, Археологические разыскания в Северной Осетии, Известия СОНИИ, т.XII, 1948, стр.242.

28. В.Б.Пфаф, Материалы для древней истории Осетии, ССК.Г, вып.IV. 1870, стр.31-32.

29. В.Ф.Миллер, Терская область, Археологические экскурсии, МАК 1, 1888. стр.45.

30. В.Н.Гамрекели, Двалы и Двалетия в I-XV вв, Тбилиси, 1961, стр.83.

31. В.Долидзе, Архитект. памятники в с.Тли - новый докум. культ, связей Грузии и Двалети, Сообщ. АН ГССР, т.XXI, №6, 1958, стр.767-773.

32. В.Н.Гамрекели, Ук. соч., стр.84.

33. В.Н.Гамрекели, Ук соч., стр.84.

34. Там ж е.

35. Р.О.Шмерлинг, Церковь в с.Датуна в Дагестане, Мацне, 4968, №2, стр.218.

36. В.Долидзе, Хозита-Майрам - докум. культ, взаимоотношений Грузии с народами Сев.Кавказа, Сообщ. АН ГССР, т.XV, №2. 1954, стр.119.

37. Там же.

38. ვ.ბერიძე, ეხვევის ტაძარი "დედა ღვთისა", ქართული ხელოვნება, ქართული ხელოვნების ისტორიის შრომები, I, 1942, გვ.41

39. В.Долидзе, Ук- соч., стр. 124.

40. Там же, стр.122.

41. Там же.

42. Там же.

43. Л.П.Семенов, Археологические разыскания в Северной Осетии, Известия, СОНИИ, т.XII, 1948, стр.105.

44. В.Ф.Миллер, Ук. соч., стр.65.

45. Е.Крупнов, Грузинский храм Тхаба-Ерды на Северном Кавказе, КСИИМК, т.XV, 1947, стр.124.

46. Ч.Ахриев, «Ингуши», Сборник сведений о кавказских горцах, 1875, т.VIII, Отд.I, стр.20.

47. А.Шавхелишвили, Из истории взаимоотношений между грузинскими и чечено-ингушским народами, Грозный, 1963, стр.86.

48. Там же.

49. В.Ф.Миллер, Ук. соч., стр.19.

50. В.Б.Виноградов, Тайны минувших времен, Москва, 1966, стр.130.

51. Е.Крупнов, Ук. соч.. стс.122.

52. Там же.

53. Там же.

54. Там же.

55. В.Б.Виноградов, Ук. соч., стр.129

56. Л.П.Семенов. К вопросу о культурных связях Грузни и народов Северного Кавказа, МИА, № 23, 1951, стр.304.

57. Там же.

58. Там же.

59. Л.П.Семенов. К вопросу о культурных связях Грузни и народов Северного Кавказа, МИА, №23, 1951, стр.304.

60. Л.П.Семенов, Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в 1925-27 г., стр.203.

б1. Б.А.Алборов, Ингушское «гальерды и осетинское «аларды», Известия. Ингушского НИИ, вып.I, 1928. стр.349-351.

62. Б.А.Алборов, Ингушское «галыерды» и осетинское «аларды», Известия Ингушского НИИ, вып. I, стр.379-351.

63. А.Шавхелишвили, Архитектурные памятники средневековья и исторические места, связанные с гражданской войной в Ч.-И., Грозный. 1966, стр.24-25.

64. Л.П.Семенов, Археологические и этнографические изыскания в Чечено-Ингушетии в 1925-1932 гг., Грозный, 1963, стр.54.

65. Там же.

66. Там же.

67. Там же.

68. Л.П.Семенов, Археологические и этнографические изыскания в Чечено-Ингушетии в 1925-1932 гг., стр.54.

69. Там же.

70. В.И.Марковин, Исследование памятников средневековья в высокогорной Чечне, Краткие сообщ. ин-та археологии, вып.90, 1962, стр.48.

71. В.И.Марковин, Ук.соч., стр.50.

72. Там же, стр.51.

73. С.И.Макалатия, Хевсуретия, 1940. Тбилиси, стр.100-101.

74. М.И.Джандиери и Г.И.Лежава, Архитектура горных районов Грузии, М., 1940, стр.95.

75. Л.П.Семенов, Археологические разыскания в Северной Осетии, Известия СОНИИ, т.XII, 1948, стр.100.

76. И.П.Щеблыкин, Искусство Ингушетии в памятниках материальной культуры, Известия Ингушского НИИ краеведения, вып.I, 1928, стр.280.

77. Там же.

78. А.Шавхелишвили, Из истории взаимоотношений грузинских и чеченоингушских народов, стр.90.

79. Там же.

80. Там же.

81. В.Ф.Миллер, Ук.соч., стр.131.

82. Там же.

83. П.П.Закарая. Фортификационные сооружения Шида-Картли, КСИИМК, X/VI, 1952, стр.123.

84. С.Макалатия, Ук. соч., стр.100-101.

85. Там же.

86. И.П.Щеблыки н, Ук. соч., стр.280.

87. М.И.Джандиери, Г.И.Лежава, Ук.соч., стр.97-98.

88. М.И.Джандиери, Г.И.Лежава, Ук.соч., стр.97.

89. С.Макалатия, Ук. соч., стр.105.

90. М.И.Джандиери, Г.И.Лежава. Ук. соч., стр.97.

91. Там же.

92. Г.Чубинашвили, История грузинского искусства, т.I стр.6.