There are no translations available.
<უკან დაბრუნება
Д. В. Белецкий
Материалы к изучению позднесредневекового зодчества Северного Кавказа
Почти всегда, когда, пытаясь найти объяснение для некоторых необычных и самобытных деталей в архитектуре горцев Осетии, обращаешься к соответ-ствующим источникам, убеждаешься в справедливости того, что нельзя региональное зодчество рассматривать изолированно от искусства соседних народов. Параллельно «раскрывается» и тот горский религиозный (и вообще культурный) «синкретизм», о котором столь много писали кавказские археологи, историки и этнографы. Очевидно, что здесь играли одинаковую роль как местные условия, так и внешние влияния, в результате синтеза которых мы имеем своеобразные, с огромным количеством сходных черт материальные памятники горного Кавказа - не только осетин, но и живущих поблизости народностей.
Данная статья - попытка «широкого» осмысления некоторых локальных вопросов в кавказской архитектуре на примере отдельных образцов горского зодчества, а также сопровождающего их контекста и различных параллелей. Работа разделена на две взаимосвязанные части. Первая часть - собственно архитектурная, вторая - более общая, затрагивающая проблемы развития культурной, прежде всего религиозной, ситуации анализируемого региона. Это, конечно, весьма неполное исследование, являющееся лишь одним из многочисленных «подходов» к рассмотрению данной проблематики. Я вполне осознаю, что ряд сделанных здесь выводов спорен и в корне противоречит взглядам многих серьезных исследователей. Но без полемики нет развития науки...
I. К вопросу о происхождении некоторых элементов декора горских сооружении
Средневековые горские постройки Северного Кавказа отличаются большой сдержанностью как в общих своих формах, так и во внешнем и внутреннем декоре. Незначительное количество «украшений» - кресты на фасадах, изображения кистей рук, орнаментальные мотивы и проч. - обращают на себя особое внимание. Некоторыми исследователями предпринимаются попытки найти в них особую затаенную символику.
Так, например, голгофские кресты, весьма распр-страненные в фасадной декорации ингушских и чеченских памятников, ученые иногда связывают с древними верованиями горцев, категорически отрицая в данном случае какое-либо христианское «наполнение». Иногда, демонстрируя элементарное незнакомство с распространенной иконографией, ветви этих крестов толкуют как раскинутые руки, а ступени горы Голгофы - как ноги, т. е. принимают христианский знак за изображение человека (илл. 1,2). М. Б. Мужухоев, в своей монографии целую главу назвавший «Кресты - языческие символы», считает, что вайнахи использовали их еще до появления первых христианских проповедников, и «ни в одном из случаев его (креста. - Д. Б.) изображения на башнях или склепах не могли в нем видеть христианский символ. В них вкладывается совершенно другой смысл» [Мужухоев 1977: 134-13S; см. также: он же 1981а: 28-29]. С солярной символикой связывает изображения креста на чеченских постройках Л. Ильясов [Ильясов 2004: 247, 249]. Мнение, что «христианский контекст здесь вряд ли уместен», высказывает по поводу этих же изображений Л. А. Перфильева, которой при этом «вспоминается более архаическая культурная традиция: у древних египтян пятилучевая звезда символизировала вознесенную на небо душу умершего человека» [Перфильева 2009: S0-S1]. Осетинский автор В. А. Цагараев считает крест (не «голгофский») на тагаурском склепе «геральдическим символом модели мира (Мировым деревом)» [Цагараев 2003: 207].
Однако кресты, часто изображавшиеся на фасадах таких же сооружений в лаконичном варианте (т. е. без ступенчатой горки - Голгофы), совсем не похожи на человека (илл. 3-6). Кроме того, уже неоднократно указывалось, что в православном Закавказье, сильнейшим образом влиявшем на строительную культуру северокавказских горцев, настолько много параллелей, что христианская основа этих символов представляется очевидной [см., напр.: Калинкин 1984: 67; Марковин 1975: 126; Его же 1980: 213; Его же 1982: 36-37; Марковин, Мунчаев 2003: 284; Каменная летопись... 1994: 24-25; Чахкиев 1981: 52-57; Кузнецов 2002: 117 (там же и библиография)]. Речь идет о самых разных по функциональному назначению постройках Грузии. Прежде всего это храмы и колокольни, но также башни и жилые здания. Большая часть этих сооружений построена из кирпича, строительного материала, на Южном Кавказе известного издревле, но получившего там с XVI в., в связи с влиянием Ирана, особое распространение и позволяющего декорировать фасады без участия резчиков по камню [Чубинаш- вили 1970: 310 и далее]. Правда, в Закавказье кресты на фасадах известны с раннего времени, но вариант с изображением Голгофы на внешних стенах грузинских памятников (как и на северокавказских постройках) находит широкое распространение именно в XVI-XVIII вв. (илл. 7-9). Тот факт, что «оградительное» изображение креста на оборонительных башнях мы встречаем по обеим сторонам Большого Кавказа, демонстрирует общую основу этого мотива . Перед нами отражение определенной «стандартности» средневекового искусства, выраженное в повторении мотивов и определявшееся практически обязательной ориентацией на образцы.
Илл. I. Святилище Карт (Ингушетия, Ассинское ущелье)
Илл. 2. Башни с. Нюй (Ингушетия, Ассинское ущелье)
Причем сходство иногда доходит до частных деталей: так, концы крестов на фасадах святилища Делите (варианты написания: Дялите, Долте) у селения Карт в Ассинском ущелье (Галгаевское общество) завершаются «перекрестиями», такими же точно, как и на многих закавказских аналогах. При лежащих на поверхности параллелях поиск иных истоков является искусственной натяжкой, хотя, конечно, символ креста гораздо древней самого христианства . Кстати, характер и время строительства упомянутых грузинских памятников указывает, в свою очередь, на связь с этой мировой религией ряда вайнахских и осетинских склепов и святилищ, украшенных такими изображениями, а также в определенной мере поддерживает их датировку XVII-XVIII вв., не позволяя сильно «удревнять» эти сооружения .
В Осетии и Балкарии изображения крестов на фасадах построек встречаются очень часто, но они не столь сложны по форме. На башнях кресты обычно выложены в кладке. На склепах бывают как такие же «капитальные» кресты (напр., в Ханазе), так и сделанные краской или выдавленные в сырой штукатурке (например, в Архоне и Галиате). Возможно, не все эти символы христианские, а в последнем случае могут относиться к совсем позднему времени (к XIX веку), но обилие крестов в этих регионах все же лишний раз подтверждает основательную именно христианскую прослойку в местных верованиях.
Вырезанные на каменных блоках кресты извест¬ны в горной Дигории - на коньке Сатайи-Обау на мо¬гильнике Донифарс-Лезгор (илл. 10-14) и у храма в Фараската (Илл. 15-18), которые, вместе с Авд-дзуа- ром в Галиате (Илл. 31) составляют специфическую «дигорскую» группу памятников, подробное рассмот¬рение которой не входит в задачу данной статьи. От¬мечу только, что, исходя из их конструктивной и пла¬новой системы (имеющей ряд общих, присущих толь¬ко данной группе построек черт), а также, скорее все¬го, из функциональной принадлежности, указанные сооружения могут являться связующим звеном меж¬ду храмом-усыпальницей в Нузале и надземными склепами. Видимо, все три храма «дигорской» груп¬пы близки по времени, а возможно, и строились од¬ной артелью . Датировать же их следует в рамках вто¬рой половины XV - начала XVI столетия .
Крест на Сатайи-Обау (илл. 12, 14) - четырехконечный вырезан заглубленной линией в почти равно¬стороннем треугольнике восточного торца кровельно¬го конька, сложенного из удлиненных блоков трехгран¬ного сечения. Рассуждать об иконографии этого крес¬та не имеет смысла: он простой, лишь имеет более удлиненные вертикальные ветви по сравнению с по-перечными. Отмечу его расположение именно над алтарной стеной, что, возможно, следует какой-то определенной традиции. Кстати, метрах в 50 север¬нее храма, среди склепов, расположено склепообраз¬ное сооружение (не имеющее, видимо, внутреннего пространства, т. е. «глухое»), на торцовых сторонах конька которого (сориентированного, правда, с севе¬ра на юг) имеются такие же кресты. Форма заверше¬ния этой постройки - выступающие полочки и горизон-тальная плоская верхняя поверхность с коньком - близкая аналогия кровле Сатайи-Обау (илл. 22-23).
Более интересные и сложные по форме кресты имеются на западном фасаде храма-кувандона в с. Фараската (Фжржскъжттж) и на стоящем с юга от него вертикальном столбе-цыртдзаване (илл. 16-18).
Здесь следует сделать отступление от основной темы статьи и остановиться на характеристике этого культового комплекса, историю которого, несмотря на известность в Осетии, никто, кажется, проследить не пытался. Из исследований последнего времени указан-ный памятник рассматривается (не очень подробно) в трудах В. Х. Тменова, В. А. Кузнецова и М. Б. Мужухое- ва. При этом если Тменов и Кузнецов уверенно относят храм в Фараската к христианским постройкам [см., напр.: Тменов 1984: 239-240; Тменов 1996: 169-170, 182, 272; Кузнецов 1977: 153-154], то Мужухоев категорично счи-тает эту ложносводчатую постройку, как и большинство аналогичных сооружений Центрального Кавказа, «боль-шим склепообразным языческим святилищем» [см., напр.: Мужухоев 1989: 38-39; Он же 1985: 199-201]9.
Селение Фараската, в настоящее время сравни-тельно небольшое по числу жилих дворов, находится в Тапан-Дигорском обществе (Тъжпжн Дигорж), от-деленном от общества Донифарс (где расположен упо-минавшийся выше храм Сатайи-Обау) лишь рекою Ираф. Сейчас Фараската расположено в стороне от основной дороги через ущелье, проходящей по сосед-нему, более крупному и оживленному Махческу. Пос-ледний с XIX в. известен как центр Махчесского (Та- пан-Дигорского) прихода - административного обра¬зования, к которому относились все населенные пунк¬ты от Задалеска до Уакаца. Во второй половине XIX в. Махческ был отнюдь не самым большим населенным пунктом по количеству «душ» в Тапан-Дигории; Фа¬раската и Ханаз в этом отношении его превышали [ср., напр.: Головин 1853: 447; Скитский 1972: 225]. Но именно в Махческе с XIX в. размещались приходская церковь, школа и прочие важные общественные заве¬дения. По словам Инала Собиева, это селение «было, так сказать, столицей ”Тъ&п&н Дигор&”» (Собиев 1947: л. 161). Такое «возвышение» Махческа связано, вероятно, с удобным расположением его на «большой дороге» и с близостью к главным жилищам владете¬лей Тапан-Дигории баделиат. Ранее же Фараската, видимо, не уступал ему по значимости . Собиев пи¬шет, кстати, что селения «Махческа, Фуржскъжтта и Къаматж», по преданию основанные Гулоном, внуком Астана (о нем см. ниже), назывались «^ртж Махчес- ки» - «Три Махческа» (Собиев 1947: л. 202).
Непосредственно о храме в Фараската в дорево-люционной литературе сведений довольно мало, од¬нако есть целый ряд указаний на существование хрис-тианских церквей в Дигории без их более точной то-пографической привязки. Из этих указаний самые ран-ние относятся к XVIII в. Так, в знаменитом труде Вахушти Багратиони «География Грузии» (закончен¬ном в 1745 г.) при описании Дигорского ущелья, и кон¬кретно его части, принадлежавшей баделиатам, гово¬рится о каких-то крепости и небольшой церкви, «высо¬ко вздымающихся» на скале [Вахушти 1904: 149]. О церкви в этом же ущелье упоминается в «Челобитной начальника Северо-Кавказской миссионерской комис¬сии арх. Пахомия Елизавете Петровне от 1751 г.»: «Церковь в Дигории, каменная, о которой в прошлом 750 году от братии моей из Осетии писано ко мне, которым объявляют, что через малое де время ос¬вящена быть имеет» [Материалы. 1933-1934: 61].
О каких-то христианских церквах в Дигорском уще¬лье пишут Я. Рейнеггс (1781-1783 гг.) и П. С. Паллас (1793-1794 гг.) [Рейнеггс 1967: 90; Паллас 1967: 102]. Было высказано мнение, что у этих исследователей говорится о храме Сатайи-Обау в Донифарсе [Баси- лов, Кобычев 1976: 147-148] . Но, на мой взгляд, вряд ли можно с такой уверенностью соотносить указан¬ные сведения с этим памятником. Ведь Паллас сооб¬щает лишь обобщенно, что «дигорцы имеют <...> храм», а Рейнеггс вполне конкретно локализует цер¬ковь в другом месте - в пределах владений бадели- ат: «...в прежние времена бадиллы были также хри¬стианами, и до сих пор еще стоит наполовину раз¬рушенная большая каменная церковь на высоком утесе, на северном склоне которого имеется бо¬лее тысячи пещер различной величины». Впрочем, Рейнеггс говорит о церкви уже руинированной, и было бы большой натяжкой уверенно считать, что речь здесь идет именно о фараскатском храме.
Мало сомнений в том, что не все христианские храмы Дигорского ущелья, в том числе и Тапан-Диго- рии, дошли до нас и правильно идентифицированы. Как будет сказано ниже, есть вероятность, что су¬ществовала церковь в замке Абисаловых-Астановых над с. Махческ. Упоминается в области, «подконтроль¬ной» баделиатам, и некий храм «Стона», однако, судя по описанию, это был большой дзуар с плоской кры¬шей около Махческа - явно не интересующая нас фараскатская церковь .
Первое же бесспорное свидетельство о нашем памятнике содержится, видимо, в «Донесении прото-попа Иоанна Болгарского епископу астраханскому Антонию от 18 июля 1780 г. о нравах и обычаях осе¬тин» (1780 г., церковь «в деревни Фарасткатте <...>, а в чие имя - не известно»). Важно, что указанный автор ставит фараскатский храм в один ряд с «церк¬вями каменными» в Дзивгисе, Мизуре, Лаце, Наре, Лезгоре (Сатайи-Обау? см. прим. 8. - Д. Б.), Нузале и деревянной церковью Реком (св. Троицы в деревне «Чей») [Материалы. 1933-1934: 169-170].
Есть несколько упоминаний некоего храма в Мах- чесском приходе, которые мы можем с большой до¬лей уверенности соотносить с ныне существующей фараскатской церковью. Так, о ней, видимо, пишет А. Головин в «Кавказском календаре на 18S4 г.»: «...церковь Махчинская принадлежит к древним свя-тыням, устоявшим со времен царицы Тамары; она самого малого размера, 1 V4 сажени в длину и 2 саже¬ни в ширину» [Головин 18S3: 448] . В «Отчетах Обще¬ства восстановления православного христианства на Кавказе» за 1860-е гг. упомянута церковь «Махчинского прихода» «во имя прор. Илии», которая «построена царицею Тамарою и возобновлена в 1837 г., но по вет-хости не прочна» [см., напр.: Отчет. 186S: 76-77]. Мало сомнений, что это наш памятник: его посвяще¬ние пророку Илье совпадает с посвящением фараскат- ской церкви, указанным в несколько более поздних ма-териалах протоиерея А. Гатуева (это второе бесспорное свидетельство о ней) : «...во имя пророка Илии есть <...> в целости старый храм в селении Фараскат» [Гатуев 2007: 34]. Видимо, до сооружения в 1877 г. в самом Махческе нового храма служба на территории Тапан-Дигорского-Махческого прихода проводилась в Фараската. Кстати, сведения о «возобновлении» в 1837 г. «Махчинской-фараскатской» церкви позволя¬ет сделать осторожное предположение, что в упоми-навшейся выше челобитной архимандрита Пахомия говорится о том же памятнике. В указанном докумен¬те идет речь о церкви, которая «через малое де вре¬мя освящена быть имеет», данными же об освяще¬нии в XVIII - нач. XIX в. какого-либо другого древнего дигорского храма мы не располагаем. Таким образом, возможно, что в Фараската сохранилась первая из официально освященных Российским Синодом церк¬вей в Дигорском ущелье. Вероятно, именно к «возоб¬новлению» 1830-х гг. относятся существующий здесь ныне деревянный пол с алтарным повышением-«со- леей» и остатки деревянного иконостаса , заменив¬шего простенок - алтарную преграду со стрельчатой аркой (как в Сатайи-Обау и Авд-дзуаре).
В 1911 г. в газете «Терские ведомости» в корот¬кой, но содержательной анонимной статье о древних святынях Дигории говорится о некоем храме «неда¬леко от Махческа», в котором хранились «хоругви с изображением херувимов» [Заметка. 1987: 304]. Судя по всему, речь здесь идет также о фараскатской церкви. «Хоругвями» же, вероятно, автор статьи на¬звал средневековые рипиды, действительно украшав¬шиеся изображениями херувимов (что абсолютно не характерно для церковных хоругвей нового времени) и сохранившиеся, например, в многочисленных цер¬квах Сванетии .
Наш храм, видимо, имеет в виду и А. Дз. Цагаева, когда пишет о «небольшой часовенке возле с. Фарас- кат», которая называлась местным населением «зжппадз», то есть «склеп»: «...здесь устраивали пир-шество весной, когда всходили посевы. Люди сооб¬ща варили пиво, вместе покупали жертвенное жи¬вотное и из каждого дома приносили три пирога. Женщины и дети пировали около часовенки, а муж¬чины - на сельском ныхасе» [Цагаева 1975: 383]. Как показали исследования последних лет, Сатайи-Обау является погребальным храмом, фактически фамиль¬ным склепом. Старое название фараскатского хра¬ма - «зжппадз» - наводит на мысль, что и он (а так¬же, видимо, и Авд-дзуар) имел, в первую очередь, мемориальные функции.
Это все известные мне из литературы сведения о храме в Фараската. Следует полагать, что дополнительные данные о нем еще могут быть найдены при работе с архивными материалами. Ведь особый «статус» этой постройки, судя по всему, был очевиден большинству исследователей здешних мест: местным населением она всегда считалась христианской цер¬ковью и была окружена пиететом. Отнесение Голо¬виным (см. выше) постройки «Махчинской» церкви ко временам царицы Тамар основано, надо думать, именно на «туземном» предании. Этой знаменитой правительнице Грузии, с именем которой связан осо¬бый культурный и экономический подъем многих об¬ластей Кавказа, приписывались почти все крупные древние сооружения указанного региона, в том числе и на территории Осетии (Зругская, Нузальская и Дзивгисская церкви, Авд-дзуар, цейский Реком, дзуар Мады-Майрам в Архоне, крепость в Дарьяле, храм Самеба в Казбеги и проч.) . Таким образом, перед нами подтверждение «авторитетности» и древности фараскатского памятника.
В «Отчетах Общества восстановления православ-ного христианства на Кавказе» 1860-х гг. церковь «Махчинского» прихода значится как «по ветхости весьма непрочная» . Ее посвящение Илье-пророку, возможно, не древнее, а относится к XIX в. и выбрано в связи с особым почитанием в Дигории Уацилла (дзуары которого известны, в частности, в соседнем селе Ханаз и в Камунте) . Аналогичным образом, например, в XIX в. был освящен в честь архангелов Михаила и Гавриила храм в Нузале: вероятно, по причи¬не особого почитания «Мыкалгабыртж» в Уалладжире. Допустимо предположение, что имена первоначальных святых патронов нузальского и фараскатского храмов к XVIII в. уже забылись: их не знал, например, И.Болгарский («а в чие имя - не известно»), который, пере-числяя древние церкви, старался указывать их посвящение [Материалы 1933-1934: 169-170].
Выделяют фараскатский храм из «дигорской» группы церквей его размеры: из трех указанных пост-роек он самый крупный. Кроме того, в отличие от «лаза» в Авд-дзуаре и Сатайи-Обау, церковь в Фа- раската имеет арочную дверь. Можно, конечно, пред¬положить, что это результат переделки позднего вре¬мени. Однако на момент «капитальной» перестройки XIX в., во время которой был разобран каменный про¬стенок- алтарная преграда, дверной проем уже су¬ществовал в нынешнем виде. Это следует из того, что штукатурка его откосов единовременна и идентична со штукатуркой стен интерьера, которая прерывает¬ся в местах примыкания к ним указанного простенка (т. е. относится к «раннему» периоду существования памятника). Возможно, форма входа говорит о каких- то функциональных отличиях фараскатской церкви от других двух храмов дигорской группы (например, она могла быть и приходской).
О другой отличительной особенности этого памят-ника уже говорилось выше: его западный фасад укра¬шен двумя симметрично расположенными крестами (илл. 16, 17). В литературе их обычно называют «крес¬тами в виде четырехлепестковых розеток». По мне¬нию М. Б. Мужухоева, они «не могут осмысливаться как символы христианства», причем автор аргумен¬тирует свою точку зрения тем, что «подобныеже изоб¬ражения (украшения) выбиты с двух сторон на стол¬пообразных святилищах» [Мужухоев 1983а: 77-78]. Однако очевидно, что «лепестки»-заглубления, обыч¬но принимаемые за ветви креста, на самом деле явля¬ются промежутками между настоящих ветвей «гречес¬ких» равноконечных крестов с расширяющимися ру¬кавами [Restle 1995: 25-26; abb. 2: 7].
Хотя фараскатские кресты крайне обобщены, они, по меткому выражению графини П. С. Уваровой (го-ворившей, правда, о другом памятнике), «сохранили византийские предания <...> в очертаниях» [Уваро¬ва 1894: 112].
Кресты такого типа очень распространены в ико-нографии Христианского Востока (от Северной Афри¬ки, Палестины и Сирии до Каппадокии, Крыма и Кав¬каза) и средневековой Западной Европы (илл. 19-21; 24-27). Нередко они вписаны в квадрат или, чаще, в круг. В Западной Европе крест в круге означал Кон- стантиновский крест, т. е. связывался с великим визан-тийским императором [см., напр.: Вилинбахов 1985: 188-194]. По всему христианскому миру подобная ком-позиция была осмыслена, вероятно, как символ веры, спасающий мир. Но изначально это, по всей видимос¬ти, упрощенное изображение главного христианского символа в триумфальном венке, что, в свою очередь, является возникшей еще в раннехристианское время переработкой античных мотивов, когда в венках поме-щали, к примеру, портреты императоров. Такой крест мы видим, например, в композиции «Вознесение кре¬ста» над южным входом Мцхетского Джвари (илл. 24), но вообще подобных изображений существует неве-роятное множество: они повторяются на протяжении веков, причем часто сливаются с орнаментальными мотивами и распознаются с трудом.
Композиция из двух симметричных крестов на западном фасаде фараскатской церкви не имеет, ка-жется, близкой аналогии (по крайней мере в зодчестве Северного Кавказа). Впрочем, сходные парные христи-анские символы имелись на восточном (алтарном) фа-саде храма на реке Гестенты в Балкарии (илл. 28) [Бат- чаев 2006: табл. XXIV] . Это можно считать паралле¬лью, в том числе и географической, описываемому дигорскому сооружению, хотя, конечно, датировка и конструктивные особенности балкарского памятника, ныне разрушенного и известного нам только по изоб-ражениям, под вопросом.
Уже говорилось, что на стоящем рядом с фараскат- ским храмом циртдзаване имеются кресты абсолютно такой же формы, как и на «основной» постройке комп-лекса (илл. 18). Указанный циртдзаван представляет со-бой четырехгранный, сужающийся кверху «столп», сло-женный из грубо обработанных каменных блоков на из-вестковом растворе, имеющий по боковым граням две горизонтальные полки и сверху оштукатуренный. Крес-ты расположены на двух противоположных (западной и восточной) его гранях. Аналогичные кресты есть на та-ком же циртдзаване, находящемся ниже по склону, в нес¬кольких десятках метров юго-западнее (несколько отличающиеся по форме, о чем см. ниже), и (судя по ука-занию В. Х. Тменова) на подобном столпообразном со-оружении в расположенном поблизости селении Уакац .
გვ.39
|